не знал, что она была уже мертва и он – проиграл. Потому он должен был встретиться с агентом Гондольер и снять информацию лично. Почему лично? А вы доверили бы кому-то снять информацию, которая может привести к десятку-другому миллиардов рейхсмарок?
Но он все же почувствовал опасность и решил, что без сопровождения не поедет. Тем более в место, указанное Гондольером, – а он не мог передать данные в другом месте, не опасаясь быть выслеженным. В таких случаях куратор всегда идет на уступки, ему важно сохранить агента – и Ирлмайер был не исключением.
Еще вчера, услышав, куда они едут, Секеш помрачнел как туча, но не сказал ни единого слова – как истинный немец он не считал возможным оспаривать приказы командования. Вечером Ирлмайеру было плевать на недовольную рожу Секеша, но он не спал всю ночь, и утром гробовое молчание в машине вывело из себя даже его. Ирлмайер не выдержал.
– Черт возьми, Секеш, что с вами? – спросил он. – Вам что, не нравятся мои приказы?
– Все в порядке, герр генерал-лейтенант, – ответил Секеш, расположившийся на сиденье «Хорьха» справа – впереди, там, где обычно сидит начальник охраны.
– Тогда в чем дело? Почему у всех лица, как на похоронах?
Секеш помолчал. Потом кратко сказал:
– Болонья – плохое место, герр генерал. Очень плохое.
– Чем же оно плохое?
– Здесь пролилось много крови. Едва ли не больше, чем в Риме…
– Черт, теперь это такой же город, как и любой другой. Просто будьте повнимательнее, и все.
– Так точно.
Ирлмайер достал трубку спутниковой связи, включил шифровальную программу, набрал номер информационного центра.
– Это два – один – два, – назвал он свой номер и уровень допуска, – есть для меня сообщения?
– Сообщений нет.
Ирлмайер раздраженно отключил трубку. Это дело основательно вымотало его… он уже не раз пожалел, что занялся им лично. В конце концов, его дело – отдавать приказы из Берлина, а не мотаться по Италии. Свинство!
Свинство…
Встреча была назначена на самой окраине Болоньи, в старом, непонятно кому (хотя понятно, кому, католической церкви, кому же еще) принадлежащем здании. Здание это располагалось у Порто Сарагоцца, старых городских ворот, и примерно отсюда же начиналась длинная крытая галерея к храму Святого Луки, защитника и покровителя города. Храм возвышался над городом на три сотни метров, и его купол был виден почти из любой его части. В этом месте было много туристов и мало места, машины протискивались как в густом киселе, водитель постоянно давил на клаксон, отпуская крепкие слова на немецком…
У дома с аркой – им объяснили именно так – стояла полицейская машина, точнее – машина карабинеров, перегораживая улицу.
– Герр генерал? – напряженным голосом сказал Секеш.
– Все нормально…
Мелькнула мысль, что напрасно он взял с собой слишком много народа: восемь человек охраны – это восемь посвященных. Но скоро это не будет иметь никакого значения. Предписанное – созиждется, и никто не сможет это остановить.
Внутренний дворик оказался неожиданно просторным. В центре его стоял давно уж не работающий фонтан и было что-то вроде разворота. На этом развороте стояли три совершенно одинаковые «Ланчии Темы», номера на машинах были ватиканские. Никого, кроме водителей, о чем-то азартно спорящих у капота одной из машин, и привратника у дверей, во дворике не было.
Ирлмайер хотел открыть дверь и выйти – но Секеш придержал дверь и вылез первым. Какое-то время он настороженно оглядывался по сторонам, неспешно ощупывая глазами старинные окна, окованные железом двери, лакированную сталь машин у крошащегося серого камня фонтана, словно впитывая раскаленную неподвижность летнего болонезского дня. И даже водители, азартно спорящие у машины, посмотрели на него недоуменно, прежде чем он открыл дверь пассажирского отсека «Хорьха»…
– Что-то не так? – раздраженно осведомился Ирлмайер. То, что не было сообщений, не было информации о развитии ситуации в Швейцарии, не давало ему покоя – он слишком много информации слил русскому, чтобы заставить его сыграть хоть короткую, но роль. Если русский выживет – он станет еще опаснее. А если жив еще и Полетти…
– Я должен идти с вами, господин генерал, – сказал Секеш.
– Это невозможно.
– Я должен идти с вами, – повторил венгерский дворянин.
– Хорошо. Но не удивляйтесь, если я посажу вас под замок до окончания операции, друг мой… Вы и так слишком много уже налажали, – уверенность начала возвращаться к начальнику гестапо. В конце концов – он выворачивался и в более худших ситуациях в Африке, и в его распоряжении – вся машина рейхсбезопасности. Он добьется своего и вытащит деньги с тайных счетов. Наверное, это первый случай в истории РСХА, когда операцию доводит до конца человек в чине директора Управления. Это станет триумфом.
Привратник открыл перед ними двери – и начальник гестапо, и его телохранитель ступили в прохладу старого каменного болонского дома. Лестница была крутой, довольно широкой, она вела только к одной двери. Перед дверью генерал-лейтенант сил полиции, доктор Ирлмайер остановился – но только лишь на мгновение, хваленая осторожность африканского пустынного шакала изменила ему. И графу Секешу ничего не оставалось, как последовать за ним…
Кардинал Коперник стоял у окна, в бокал лилась струя янтарного, попахивающего благородным дымком напитка. Горлышко бутылки позвякивало о стакан.
Ирлмайер повернулся к Секешу:
– Здесь все нормально? Тогда подождите на лестнице!
Секеш осмотрелся – но ничего не привлекло его внимание, и он покинул помещение.
– Вы принесли?
Щелкнул за спиной металлический замок – и Ирлмайер понял, почему Коперник встал у окна… чтобы он встал к нему лицом и спиной к стене! И поэтому же – в комнате полумрак, его глаза привыкли к солнцу, и он не сможет ничего сделать в те несколько секунд, когда это будет нужно. Секеш был прав. Ловушка – захлопнулась.
Надо отдать должное начальнику гестапо, доктору Манфреду Ирлмайеру, он умел играть теми картами, какие ему попались при сдаче. Видя нацеленные на него автоматы, он поднял руки, нехорошо улыбаясь. Все новые и новые люди входили через потайную дверь в стене, и у всех было в руках оружие.
– Не ошиблись? – спросил он.
Швейцарские гвардейцы, верные как собаки-исполины, ничего не ответили, они стояли полукругом, нацелив на германских пришельцев свои автоматы, готовые открыть огонь. В залу вошли еще двое, стволами автоматов подталкивая Секеша.
– Вы пришли к нам не как гость, но как завоеватель, – сказал невысокий монах, падре Солицио, зашедший следом за автоматчиками, – какого еще приема вы ждали? Кстати, давно не виделись, еще с Аддис-Абебы, верно?
– Да, поп… – задумчиво сказал Ирлмайер, – зря я не приказал убить тебя еще там, в Аддис-Абебе…
Кардинал – молча, стараясь ни на кого не смотреть – вышел тем же путем, что появились гвардейцы.
– Пути Господни неисповедимы, – сказал падре, – разве стоит печалиться о несвершенном зле, а, доктор?
– А как насчет зла, совершенного тобой, а, поп?
Падре пожал плечами.
– Разве есть такой грех, какой не может отпустить Папа Римский? Тем более – все, что мной сделано, –
