контролировали германские силы.
В той комнате, где я оставил Хайслера, было четыре трупа. Я не знаю как – но без оружия этот старик расправился с четырьмя швейцарскими громилами-наемниками за несколько секунд и без шума. С одного из трупов я снял автомат и разгрузочный жилет, обзаведясь тем самым всем, что нужно для боя.
Мы побежали дальше. На нас никто не обращал внимания.
У самой двери была лестница, прикрытая легкой перегородкой, и там мы напоролись на двоих. Они куда-то торопились, настолько, что не заметили нас. У одного был легкий валлонский пулемет, у второго – огромная, больше метра длиной винтовка «Барретт» североамериканского производства. Мы буквально выскочили друг на друга – и никто из нас не был к этому готов.
Первым среагировал Хайслер – несмотря на возраст, он буквально снес пулеметчика с ног и прыгнул на него. Мне оставался снайпер – и я не придумал ничего лучше, как схватиться за его винтовку обеими руками. И он держал ее обеими руками, получалось – мы мерились силой. И он – хоть немного, но пережимал, ни один из нас не рисковал освободить даже одну руку.
Я решил применить один из приемов, которым нас учили, – прием был родом из айкидо, японской системы самообороны. Главный ее принцип – обрати силу противника против него же самого. Но прием не удался – я хотел сместить усилие противника в сторону и как бы пропустить его мимо себя, но закончилось все тем, что я упал на пол, на спину, так и держа винтовку. Швейцарец был моложе меня и тяжелее килограммов на двадцать, и вряд ли наше противостояние сулило что-то хорошее для меня. Но едва я попытался сделать что-то еще – снайпер захрипел, его хватка ослабла – и мне с трудом удалось скинуть его с себя. Глаза швейцарца изменили выражение – полные ярости, они стали безразличными, как у вчера пойманной рыбы…
Тяжело дыша, немец сунул куда-то нож, судя по внешнему виду – не металлический, а керамический. Ему тоже пришлось нелегко.
– На крышу! – сказал он.
– Что на хрен происходит?
– Не знаю…
Как оказалось, эта лестница вела на крышу, на вертолетную площадку – по закону подлости вертолета на ней не было. Разжившись еще и парой снаряженных магазинов, я поспешил следом за Хайслером. Поспешил – это я себе льщу, скорее, потащил ноги. Винтовка весила полтонны… килограммов двадцать точно, и я дал себе зарок бросить эту полутораметровую дуру при первой возможности…
От того, что мы увидели, стало дурно. Но не у дороги – а то, что было сверху, в небе. Вдалеке в долину опускались купола. Парашютные купола, прямоугольные, управляемые, черного цвета – ночные. И их было много… все чертово небо было в этих куполах, мать их так. Полно, просто до черта куполов… и из нижнего края облачности вываливались еще и еще…
– Наши? – спросил я.
Немец разразился руганью, самым безобидным из слов было швуль – педераст. Его можно было понять – как минимум полный десантный батальон опускался в долину, пройти его без потерь было невозможно, да и просто пройти – затруднительно.
Швейцарцы – я их все-таки переоценил – никак не ожидали атаки со стороны дома. Полностью поглощенные стрельбой у ворот, – они не наблюдали за тем, что происходит со спины, про нас они либо забыли, либо не принимали всерьез. Здесь под видом клумб были оборудованы шикарные оборонительные позиции, чуть ли не поясные бетонные заграждения – и они готовились встретить огнем поднимающихся по дороге немцев. Для чего устанавливали два ротных пулемета. Погибнуть с честью в бою им не пришлось – Хайслер моментально реализовал свое преимущество, открыв с крыши шквальный огонь из легкого пулемета в спины швейцарцам. Человек десять полегли, где и были, – защиты спины от огня сверху вниз не было совсем. Остальные как-то сумели найти позиции и открыть ответный огонь. Оба пулемета были обезврежены, ни о каком прикрытии дороги и речи уже не было. Оставшиеся в живых швейцарцы открыли по нам ответный огонь, начал стрелять и я. Просто потому, что в бою всегда приходится выбирать, какую сторону занимать, – а мне выбирать не приходилось. Хотя Ирлмайер все-таки мразь. Хайслер хоть приказы выполняет… а этот отдает.
Потом внизу, на дороге, появилась машина, одна из тех, на которых мы ехали сюда… бронированная, за ней скрывались немцы и вели огонь вверх, хорошо, что не по нам, пули проходили намного выше. А потом…
Я увидел комок пламени, летящий откуда-то сверху. Ниоткуда, он как бы падал сверху, как метеорит, оставляя за собой дымный след. И этот комок огня ударил в машину немцев, моментально разнеся ее на куски и оставив только темное облако, а я понял, что мы – следующие.
– Ракета! – заорал я и прыгнул вперед. Это единственное, что оставалось… Хайслер, кажется, тоже среагировал… за спиной что-то взорвалось, и ударная волна швырнула нас…
В какой-то момент я вдруг осознал, что все еще жив.
Потом я осознал, что лежу на спине и еле дышу. Еле дышу, потому что дышать нечем.
Потом я понял, что непрекращающийся гул со всех сторон – это стрельба. Непрерывная.
Потом что-то долбануло так, что полетели стекла… нет, не внешние, внешние давно были разбиты – внутренние стеклянные перегородки, которые еще оставались целыми, и начала падать пыль и штукатурка. Именно этот взрыв привел меня в чувство – и я понял, что надо вставать, иначе – кранты.
Я попытался встать – и это у меня получилось. Кто-то перевязал меня, наскоро – но все же перевязал, и я понял, что в этом доме есть добрые люди. Значит, надо идти к ним.
Винтовки у меня уже не было, но разгрузка на мне по-прежнему была, куда делась винтовка, я не знаю. Зато рядом, прислоненный сошками к стене, стоял пулемет, короткая германская модификация знаменитого «FN MAG» со складным прикладом. Рядом был рюкзак, патроны и гранаты. Рюкзак мне был отнюдь не по силам… но вот если набросить ремень на плечо и разложить приклад – то, пожалуй, справлюсь. Будь тут винтовка, я бы и не подумал взять пулемет… но ничего другого не было. А оружие было нужно – нельзя без оружия.
В ленте сотня патронов. На пять минут скоротечного боя и то не хватит.
Выбравшись в коридор, я понял, что здание горит. Причем нехорошо горит… дым омерзительно едкий, несколько минут подышишь и свалишься. Было похоже, что идет штурм здания, причем он вступает в завершающую стадию.
Прежде, чем я понял, что делать дальше, в коридоре появился Хайслер. Ранен, и не один раз, перевязан – но на ногах. Такого пулей с ног не сшибешь…
– Идти можешь?! – прокричал он, как кричат контуженные.
– Да. Только куда…
– Эти ублюдки макаронные уже прорвались… надо отступать. Держи!
Хайслер сунул мне свою винтовку – такую же, как та, которую я потерял, взял у меня пулемет, вытащил из комнаты сумку с лентами. В коридоре появился еще один немец…
– Где Дитер? – спросил его Хайслер.
Немец только отрицательно качнул головой.
– Займем позиции там, нужно удержать зал. Пока мы еще живы! Помощь придет!
Не знаю, верил ли в это Хайслер, но командир должен в это верить. А немцы всегда были хорошими солдатами и отличными командирами. И без всяких особых проблем мы объединили наши усилия, чтобы победить и остаться в живых… Как и всегда, лучшим в мире солдатам, русским и германцам, делить было нечего.
– Надо уходить вниз… – сказал я, пытаясь соединить мысли в напрочь отказывающейся думать голове.
– Там нас вытравят, как крыс. Они пустят газ.
– Не может быть, чтобы не было потайного хода отсюда. У итальянца – не может такого быть…
Ход вниз мы нашли…
Тот, где мы столкнулись со швейцарцами, безнадежно находился под контролем итальянцев. Нам пришлось идти назад, в ту комнату, где лежал убитый барон Карло Полетти, и там мы нашли дверь, ведущую куда-то вниз. Никакого другого выхода, кроме как идти туда, у нас не было. Итальянцев было слишком много, и у них было мощное вооружение, в том числе ПТРК. Нам не тягаться с отлично подготовленным
