– Я не вижу в ваших поступках, которые, несомненно, преступны, злого умысла, Вальтер, – сказал доктор Ирлмайер, – и именно поэтому я не буду настаивать на трибунале. Больше вы не сможете работать со мной, в особой группе. Но вам оставят ваше звание и предложат на выбор несколько вакантных должностей в земельной или криминальной полиции. Вы будете работать полицейским на территории Рейха и призывать негодяев к ответу в соответствии с законами Рейха, вашей совестью и вашими моральными убеждениями.

Немец отсалютовал, насколько это позволял салон самолета:

– Благодарю, герр генерал-лейтенант.

– Не стоит. Идите в салон и готовьтесь к взлету. Подумайте о своем будущем трудоустройстве. Все.

– Какая мерзость… – сказал я.

Генерал Ирлмайер пожал плечами:

– Мерзость? По-моему, кто-то из ваших разведчиков сказал: в разведке нет отбросов, в разведке есть материал для работы, и только.

– Да… кажется, кто-то из наших, – подтвердил я.

Ирлмайер отпил из бокала. Прищурившись, посмотрел на просвет на огонь камина.

– Вы не согласны с этим утверждением, сударь?

– Отчего же. Согласен. Вполне.

– Тогда что не так?

– Вы не думали о моральных качествах и состоянии души гомосексуального педофила, Ирлмайер? Вам не кажется, что это совсем не тот человек, которому стоило бы доверять, а?

Ирлмайер расхохотался.

– Души? Какая у педераста может быть душа? У педераста есть только похоть. Что же касается предательства… никакому предателю нельзя доверять. Важно только то, контролируешь ты его или нет.

– И вы уверены, что контролируете его, Ирлмайер?

– Естественно, я в этом уверен. У нас есть снимки его забав… в Италии, в Африке, куда он летает с благотворительными миссиями. У нас есть его собственноручная расписка. Он настучал на многих таких же в курии. Если это всплывет – ему не жить.

– И его вы хотите поставить папой?

– Сейчас нет… – задумчиво сказал Ирлмайер, – ему пока рано. Слишком молод, не заработал себе имя. А вот Его Преосвященство архиепископ Лойссер вполне будет органично смотреться на папском троне. Крупный ученый, известный всему миру миссионер, за его миссии в Африке его даже беатифицировать хотят. К нему прислушивается весь латиноамериканский континент, не говоря уж об африканском континенте… а там будущее, герр Воронцов, да, там будущее. Мы презрительно называем эти места третьим миром – но люди там готовы работать так, как уже не готовы работать мы. Под нашей немецкой рукой, рукой воина и солдата – туда придет спокойствие и процветание. И архиепископ Лойссер нам поможет в этом.

– Есть одна проблема. В том, что архиепископ Лойссер не святой, а гомосексуальный педофил, как и Коперник.

– Это… Перестаньте. Не согрешишь, не покаешься, как говорится. – Ирлмайер допил вино. – Знаете, я думаю даже, может, мне перейти в католичество. Чем мне нравится эта религия – в отличие от протестантизма они умеют найти оправдание практически всему. Это единственная религия, мой русский друг, которая извратила первоначальное учение Христово на девяносто градусов до неузнаваемости. Христос выгнал менял из храма – они стали банкирами. Христос проповедовал: не убий – они совершали Крестовые походы, а потом наверстали отряды убийц, пряча их в монастырях. Христос проповедовал: не прелюбодействуй – а они трахают маленьких мальчиков из хора, а потом идут принимать исповедь. Лойссер, конечно, мразь конченая, но тем вернее он нам будет служить. Один раз мы просчитались – второго раза не будет.

– А ведь Бог есть… – заметил я.

– И пусть будет… – Ирлмайер зевнул, – по-видимому, ему нет дела до нас, грешных. Завтра вы поедете в Швейцарию с моими людьми. Нужно еще раз переговорить с банкиром Полетти. Вы его знаете. Вам и карты в руки. Можете продолжить разговор о своем, я не возражаю. И… представите интересы германской нации, мы тоже хотим с ним подробно договориться. А сейчас – идите-ка спать друг мой. Утро вечера мудренее, правильно я произношу? Правильно. Завтра вам предстоит долгая и трудная дорога. Да и мне – тоже.

Четыре турбовинтовых мотора среднего транспортно-десантного «С130J», собранного в Италии фирмой «Augusta Industriale» для королевских вооруженных сил, ровно гудели, пожирая милю за милей и неся тушу огромного самолета в разреженном горном воздухе. Позади и правее, шел еще один, точно такой же самолет. Шел второй час с того момента, как они поднялись с базы парашютистов в Вероне…

Контр-адмирал Мануэле Кантарелла – самый молодой командующий в истории специальных сил Италии – повернулся, чтобы оглядеть своих людей. Их было ровно сорок человек, все – отборные, испытанные в боях в Сомали и Триполитании парашютисты батальона Аоста четвертого горного парашютно-десантного полка. Пятьдесят человек – более чем достаточно, чтобы решить любую проблему. Для поддержки у них были два пулемета калибра 338 с солидным запасом патронов и два шестидесятимиллиметровых легких миномета с набором мин. Пехотинцы считают минимально действенным калибром для миномета восемьдесят два миллиметра – но это только потому, что они не умеют как следует стрелять из миномета и не умеют толком корректировать огонь. Горные стрелки же считают вес снаряжения не килограммами, а граммами, и использовать восьмидесятидвухмиллиметровый миномет для них получается слишком накладно – тем более, что в отличие от их шестидесятки, тот не может работать без массивной опорной плиты. Для альпийских стрелков шестьдесят миллиметров более чем достаточно, для них основным противником являются одиночные стрелки, снайперские и пулеметные гнезда, для которых прямого попадания 60-миллиметровой мины более чем достаточно. К тому же одним из наиболее эффективных приемов войны в горах является вызывание искусственных обвалов, лавин, селей, оползней. Для этого тоже применяется миномет, а если не хватит взрыва 60-миллиметровой мины – то не хватит и восьмидесяти двух миллиметров. В общем – подразделение, которое получил под свое командование контр-адмирал Кантарелла, было превосходно укомплектовано и готово к выполнению боевой задачи.

Возможно, другой офицер отдавал бы приказы, находясь на борту самолета управления или вовсе находясь в штабе, благо сейчас средства связи и управления сделали огромный рывок вперед, – но только не контр-адмирал Кантарелла. Дело в том, что он учился в Германии и был очень хорошим офицером, по- настоящему хорошим, хорошим по меркам любой армии мира. Он не знал многого из того, что делал его отец, но он твердо знал, что является одним из команды заговорщиков. Он понимал, что делал зло, делает зло и сознательно продолжает делать зло. Но это не мешало ему быть хорошим офицером, который ведет своих солдат в бой, а не руководит ими из безопасной штабной комнаты.

В десантном отсеке появился выпускающий. Наклонился к уху контр-адмирала, проорал изо всех сил:

– Пять минут! Три триста! Нижний край на четыреста! Ветер северный, около пяти!

Контр-адмирал показал большой палец.

– Пять минут! Проверить снаряжение! Готовность пять минут!

Рука сама полезла в карман, острый край фотографии ткнулся в руку. Как же больно… черт, как больно. Она его подставляла… трахалась с кем попало… но он даже не мог себе представить, насколько он ее любил.

Пока не потерял.