Когда кардинал Коперник написал все это, на лице германского контрразведчика впервые промелькнула улыбка – пусть даже тусклая, недобрая. Он взял фотографию, ее краем подогнал к себе бумагу с написанной распиской, ловко смахнул ее в папку. Понятное дело… отпечатки пальцев.
– Вот так… Вы молодец, отец Коперник. Вы сделали правильный выбор…
Франко Коперник вдруг заплакал…
– Что… теперь… будет… Я должен буду… стучать?
– Не стучать, а информировать! – назидательно поднял палец Ирлмайер. – И в этом нет ничего плохого. Считайте, что вы спасаете мир от очередного приступа безумия. И знаете ли… меня интересуют вовсе не настроения в курии… хотя и они тоже.
– А что? – недоуменно спросил отец Коперник.
– Ну… например, направления ядерной контрабанды из Центральной и Южной Африки. Степень обогащения урана, который идет по этому пути. Какой валютой за него расплачиваются. Кто стоит в начале цепи и кто – в конце…
Отец Коперник задрожал от страха.
– Но я… я ничего не знаю.
– Возможно, и не знаете. Но вот генерал Анте Младенович, ваш друг, про это знает. А значит, и мы тоже будем это знать.
– Но он ничего не говорил мне про это.
Немец снова улыбнулся.
– И не скажет. Но есть средства, которые помогут узнать правду. Мы обучим вас управляться с ними. Вам нужно будет только появиться в доме генерала Младеновича. И сделать то, что мы скажем и чему мы вас научим…
Машина работала как часы – и остановить ее было никому не под силу…
Звонок мобильного телефона – это был прямой телефон, и номер его знали очень немногие – отвлек генерала Ирлмайера от его работы. Группа поехала в центр города, чтобы отвезти вновь приобретенного агента Гондольера в отель, чтобы никто не узнал о его маленьком ночном приключении, свободные агенты отдыхали в самолете, а генерал-лейтенант сил полиции, доктор Ирлмайер старомодной чернильной ручкой заполнял первые листы агентурного дела на агента Гондольера. Это была совсем не его работа, такую работу мог выполнить любой стажер или административный помощник – но у любого стажера или административного помощника есть язык. И что самое худшее – может быть вера. Знают двое – знает и свинья – так говаривал папаша Мюллер, первый и единственный Генеральный комиссар безопасности Рейха, который и создал и РСХА, и гестапо, буквально за десятилетие с баварским упорством превратив разрозненные подразделения земельных полиций и крипо в мощную, работающую как часы организацию, беспощадно карающую любых явных и тайных врагов Рейха, где бы они ни находились. И папаша Мюллер, портрет которого висел в каждом начальственном кабинете РСХА вместе с портретом Его Величества Кайзера, был в этом совершенно прав. Именно поэтому генерал-лейтенант Ирлмайер сидел и заполнял разграфленные в типографии листы писчей бумаги несколько неровным (отвык!) почерком.
Когда зазвонил телефон, он нахмурился. Взял трубку, послушал – и побелел от ярости…
– Господа!
Перед генерал-лейтенантом Ирлмайером навытяжку стояли трое – старшие офицеры оперативной группы.
– Я хочу спросить, выполнили ли вы все указания, которые я вам дал, в точности?
– Так точно, герр генерал-лейтенант! – ответил Дитрих Айслер, старший офицер и командир группы.
– Делали ли вы что-либо, что не было вам предписано приказом?
– Никак нет, герр генерал-лейтенант!
– Тогда кто и зачем убил префекта этого города?! – взорвался Ирлмайер. – Он умер в машине «Скорой помощи» от разрыва брюшины и травматического шока! Кто из ваших людей это сделал?! Разве я приказывал делать такое?!
– Никак нет, герр генерал-лейтенант!
– Десять минут – и человек, который это сделал, должен стоять передо мной. Зачистить все, нейтрализовать машины! Через двадцать минут взлетаем!
– Значит, это вы ударили префекта, э…
– Вальтер, герр генерал-лейтенант!
Ирлмайер смотрел прямо в глаза тянущегося перед ним по стойке смирно человека.
– Вальтер. Зачем вы это сделали, Вальтер?
– Прошу простить, герр генерал-лейтенант! Этот человек внезапно вышел в коридор, и я должен был отреагировать на угрозу.
– И все, Вальтер?
Немец опустил голову.
– Нет, не все, герр генерал-лейтенант.
– Что еще?
Немец молчал. Потом заговорил – отрывисто и зло:
– Понимаете, герр генерал-лейтенант. Там дверь открыта была, а в двери – девочка… маленькая. У меня Ханна… такого же возраста. А эта тварь…
– Это был городской префект, Вальтер.
– Я не знал.
– А если бы знали, Вальтер?
Немец ничего не ответил.
– Но это еще не все, Вальтер. Полиция и «Скорая» прибыли довольно быстро. Слишком быстро для района, где никто не суется в чужие дела, потому что это вредно для здоровья. Может быть, кто-то их предупредил, а?
– Это я позвонил в полицию, – сказал Вальтер.
– Отлично. Значит, вы не только нарушили прямой приказ, но и пошли против требований долга. Почему ваш командир вас не остановил?
– Он не знал, герр генерал-лейтенант. Я остался один на лестнице. Все ушли вперед, я был один…
– И позвонили в полицию. Интересно, зачем?
– Потому что это были дети, герр генерал-лейтенант, как вы не понимаете! Такие же дети, как и у нас с вами! Их похитили, их перевезли в чужую страну, их насиловали всякие твари, у них не было никакой надежды!
– Это были не дети Рейха, Вальтер.
– Но герр генерал-лейтенант, а чем они отличаются от наших детей?! Чем эта девочка отличалась от моих Ханны и Кристины?! Тем, что у нас Рейх может защитить своих детей, а их страна нет?!
Немец набычился и добавил:
– Я понимаю, что совершил преступление и предал Рейх и своих товарищей, герр генерал-лейтенант. Готов идти под трибунал.
Возможно, генерал-лейтенанту сил полиции доктору Манфреду Ирлмайеру и было наплевать на чужих детей. Но ему было не наплевать на подданных Рейха. Все решил его африканский опыт – именно там он научился руководить людьми, отвечать за людей, понимать людей и мотивы, которые ими движут в тот или иной момент. Перед ним был не злоумышленник, не преступник, хладнокровно решивший предать Рейх. А просто хороший, честный человек, у которого общечеловеческое в какой-то момент затмило чувство долга и память о принесенной клятве германского офицера. В Африке постоянно не хватало людей, нормальных, честных, разумных и трудолюбивых белых людей, поэтому доктор Ирлмайер считал трибунал последним средством. Этому человеку просто оказалась не по силам работа, которую ему поручили. Значит, ему следует дать другую работу, такую, какая ему будет по силам, только и всего.
