кожи. Галстук заколот золотой заколкой с черным, одноглавым прусским орлом, устремившим свой взор на восток. От одного взгляда на этого человека становилось плохо…
Кардинал огляделся – и увидел задраенные шторками иллюминаторы. Это самолет! Он в аэропорту!
– Добрый день, кардинал Коперник, – сказал этот человек, прохаживаясь по ковру, – вы меня не знаете, но я давно хотел с вами познакомиться. Жаль, нас не представили друг другу, так что я вынужден представляться сам. Хотя это и… не совсем вежливо…
Человек замолчал. Кардинал со страхом ждал продолжения – он уже понял, что от этого человека не стоит ждать ничего хорошего…
Он так и прохаживался, мягко ступая с пятки на носок, а кардинал не осмеливался издать хотя бы один звук. И так прошли минуты… а может быть, часы, пока подтянутый молодой человек не вручил этому человеку пакет из толстой крафт-бумаги. Человек вскрыл пакет и начал просматривать снимки, перебирая их один за другим сухими, сильными пальцами…
– Мое имя Ирлмайер, доктор Манфред Ирлмайер, – сказал он, просматривая снимки, – я генерал- лейтенант сил полиции, начальник четвертого управления РСХА, Главного управления Имперской безопасности.
Кардинал понял, что это. Германская тайная полиция, гестапо!
– Что молчите, кардинал?
– Какое… я гражданин Ватикана… – только и выдавил из себя Коперник.
– Какое я имею право здесь вас держать? – человек пожал плечами. – Да, в общем-то, никакого. Можете идти. Только расскажите мне сначала… я не силен в законодательстве Ватикана, а моего друга, который знает самые разные законы, рядом со мной как на грех нет. Расскажите мне, кардинал, что положено по законам Ватикана за гомосексуальную педофилию?
– Я…
Пачка снимков хлестко шлепнулась об полированное дерево столешницы, снимки полетели в разные стороны, какие-то упали на пол. Кардинал закрыл глаза…
– Что же вы не говорите – это провокация! Меня похитили?! Ну же, кардинал Коперник… будьте хоть немного мужчиной. Хотя нет… после того, что я вижу на этих снимках, мне никак не удастся считать вас мужчиной. Нет… не удастся…
– Все было… они сами этого хотели. Сами, понимаете? Я никого не принуждал! Они сами! Сами!
Ирлмайер смотрел на кардинала, как ученый смотрит в микроскоп на неизвестный штамм опасной болезни.
– Сами, ваше преосвященство? Да неужели? Может быть, вам стоит объявить об этом с алтаря? Перед прихожанами, на субботней проповеди. Они сами этого хотели! Они сами этого хотели! Они сами этого хотели!!!
– Какое вы имеете право?! Я никого никогда не насиловал! Какое вы имеете право лезть в мою жизнь?! Это Италия, а не Германия!
– Никакого, кардинал. Мы не имеем права лезть в вашу личную жизнь и не собираемся этого делать. Ваша личная жизнь слишком липкая… и дурнопахнущая, чтобы лезть в нее. Но вы не ответили на мой вопрос, верно? Что положено по законам Ватикана за гомосексуальную педофилию? Если уж вы упомянули мою любимую Германию – скажу, что в Германии за это полагается смертная казнь через повешение.
Кардинал молчал.
– Вы ведь учились в Санкт-Августине, верно? В высшей церковной школе. А потом и преподавали там какое-то время.
Кардинал замер, он не мог даже вздохнуть от ужаса. Именно в Санкт-Августине его совратил один из преподавателей, иезуит отец Йосиф Лойссер, гомосексуалист и педофил, который потом стал кардиналом Лойссером, лауреатом Нобелевской премии мира, известным своими гневными проповедями против диктатуры и гуманитарными миссиями на африканский континент для защиты прав угнетаемых чернокожих в Африке. С отцом Лойссером он сожительствовал все время, пока учился в Санкт-Августине, пока готовил там диссертацию. Именно там, в Санкт-Августине, отец Коперник тоже стал гомосексуалистом и педофилом, и именно кардинал Лойссер помог ему получить крупный приход в Аграме и познакомил с нужными людьми в Ватикане.
– Его педерастейшеством мы еще займемся… – словно угадывая мысли, сказал начальник гестапо, – что-то он зажился на этом свете. Кстати, как вы думаете, почему из всего курса он совратил именно вас?
– Но это и не так важно. Сейчас это уже не имеет никакого значения. Скажите, а вам никогда не приходилось совращать детей в Германии?
Коперник с ужасом вспомнил того белокурого мальчика из немецкого хора – он тогда уже заканчивал диссертацию. Это был единственный раз, когда он не сдержался… следующий раз он осмелился уступить зову плоти уже в Хорватии, будучи примасом. Они знают! А ведь за это его могут судить и повесить по германским законам!
– Что… вы хотите? Что вам от меня надо? Господи, что вам от меня надо?!
– Не упоминайте имени Господа нашего всуе, – строго сказал доктор Ирлмайер, – хоть я и атеист, но слышать имя Господа из ваших уст неприятно даже мне. Дайте ему платок!
Один из людей, которые стояли за его спиной, явно немцев, подал ему носовой платок, другую руку положил на плечо. Рука была тяжелой и горячей.
– Приведите себя в порядок. Бумагу и ручку!
Другой из его стражей положил перед ним дешевую пластиковую ручку и стопку листов чистой писчей бумаги. Отважный и подготовленный человек мог убить этой ручкой в две секунды, неподготовленный, но отважный мог с помощью этой ручки покончить с собой. Вот только отважный, подготовленный – все это было не про кардинала Коперника, восходящую звезду ватиканской религиозной политики, председателя Папского совета права и мира[38], а заодно – гомосексуалиста и педофила…
– Пишите! – Ирлмайер тяжело и требовательно смотрел на Коперника. – Берите бумагу, ручку и пишите…
Кардинал неловко наклонился к столу, взял бумагу.
– Адресовать не надо. Итак, с самого верха, с красной строки. Готовы? Я, Франко Коперник, кардинал Римской Католической церкви, находясь в здравом уме и твердой памяти… пишете? Пишите, пишите аккуратнее.
Ирмлайер присмотрелся.
– На латыни? Пусть будет так. Я знаю латынь, как и любой выпускник германского университета по факультету права. Пишите… в здравом уме и твердой памяти добровольно соглашаюсь сотрудничать… пишите аккуратнее. Сотрудничать с Главным управлением Имперской безопасности германского Рейха… это можете написать на любом языке… вот так. Для конспиративного общения выбираю себе псевдоним… придумайте сами.
– Псевдоним? – неуверенно спросил отец Коперник.
– Да… как мы будем вас называть. Кличку. Одно слово… любое слово.
– Может… Граничар?
– Нет, нет, нет… – сказал германский контрразведчик, – нет и еще раз нет. Так нельзя. Вы хорват, любой, кто увидит эту кличку, а потом посмотрит списки по куриям, сразу поймет, кто это. Нет, так нельзя.
Ирлмайер пригладил волосы.
– Тогда… с вашего позволения, оперативный псевдоним придумаю вам я. Как насчет… Гондольер?
– Гондольер?
– Да. А что. Мне нравится. Решено, так и будет. Пишите – выбираю себе псевдоним Гондольер и все мои сообщения… записали? Все мои сообщения обязуюсь подписывать этим псевдонимом…
