неподалёку, она заботится о собачке, теперь уже состарившейся и облысевшей.

Вечером в баре клуба они изливают своё горе за батареей из пивных банок.

Это образованные люди, с которыми приятно побеседовать, но к сожалению они уже в последней стадии отчаяния. Она чередует затяжку сигаретой с прыском аэрозоля против астмы, он, с бородой пожелтевшей от табака. Вызывают бесконечную жалость их рассказы о том, как молодыми они работали с исследователями в природных парках Зимбабве, как строили катамаран в Дурбане, как мечтали о Востоке, который так притягивал их, ведь она музыковед а он антрополог.

Теперь они уже не строят планов и думают только о насущном, как протянуть до завтра, оба исхудавшие донельзя и озабоченные только тем, чтобы у собачки было достаточно еды.

— Боже мой. Надеюсь мы не закончим так как они. — повторяет Карло каждый вечер, когда мы задерживаемся в клубе поболтать с другими экипажами.

Но я оптимистка.

— Ладно тебе. У нас всегда есть свой дом в Милане, дети, родственники, друзья…и потом, я не пью пива и у меня нет астмы.

Но на следующий день мы ещё больше торопимся закончить работы на лодке, чтобы скорей уйти, пока неудача не прицепилась и к нам.

Ночь. Я неожиданно просыпаюсь с ощущением неясной тревоги. Тёплый ветер через массивный деревянный фальшборт пробирается на палубу, где мы спим, растянувшись на мешках с кукурузой. Чувствую, что лодка остановилась, но её качает, значит мы ещё в море.

Ветер дует в борт и доносит шум моря, разбивающихся волн и шум бегущей воды, как на реке. Это особенный звук, его ни с чем не спутаешь. «Должно быть течение» — подумал я.

«Да, судя по всему, здесь должно быть течение».

Мы находимся в проливе, который отделяет остров Занзибар от побережья Танзании.

Сомалийское течение, идущее с севера, очень сильное в это время года. Со скоростью три — четыре узла оно вклинивается между островами и материком, разделяясь на потоки, которые охватывают Занзибар и Пемба, усложняя жизнь мореплавателям. Течения, необозначенные мели, отсутствие маяков и сигнальных огней делают эту зону одной из самых опасных в мире для плавания.

Ветер пробирается сквозняками во все закутки судна и разгоняет застоявшийся воздух.

Запах моря. Запах старого дерева, рыбы, запах плесени грязи и немытых тел…

Лиззи просыпается, открывает глаза и садится на мешок с кукурузой, который служил ей лежанкой.

— Стоим? Что случилось?

— Не знаю, я сам только что проснулся.

— И куда все подевались?

Люди, спавшие рядом с нами, исчезли. Палуба на корме пуста и темна. Даже рулевого не видно на своём месте, и румпель, предоставленный сам себе, беспорядочно мотается при каждом наклоне судна.

— А это что за свет?

Я встаю, чтобы лучше разглядеть. На носу, за мачтой, жёлтый фитилёк колышется, отбрасывая слабый дрожащий свет и блуждающие тени: множество людей собрались вокруг чего-то большого неопределённой формы.

— Смотри, они все там.

— Они убрали паруса. Можешь сориентироваться, где мы находимся?

Смотрю вокруг. Огней Занзибара ещё не видно. Не видны также огни африканского побережья, откуда мы отправились несколько часов назад. Горизонт не виден, небо сливается с морем и без ориентиров невозможно понять, где мы.

На небе узнаю Южный Крест, чуть выше горизонта и созвездие скорпиона, которое восходит на востоке. Определяю стороны света. Чувствую ветер, взъерошивающий мне волосы и могу определить его направление. Знаю также, что есть течение, чувствую его по шуму моря… но более ничего не могу сказать. Мои чувства навигатора двадцатого века в этой темноте слепы.

Люди же, которые доставили нас сюда, в состоянии вести судно в полной темноте без карт, без компаса, без каких либо инструментов, как они делали это и тысячу лет назад.

Мы находимся на доу — деревянной парусной лодке длинной более двадцати метров с единственной короткой, наклоненной вперёд, мачтой и огромным, штопаным хлопчатобумажным парусом. Можно было бы подумать, что это судно построенное для исторического фильма, на самом же деле это настоящая лодка, так же как и множество других, что мы видели стоящими на якоре недалеко от нас в удалённых бухтах островов, в порту Дар Эс Салам и во фиорде Кении.

Это великолепные суда, массивные, построенные с помощью примитивных инструментов, но очень мореходные, благодаря форме корпуса выработанной за тысячелетия. Они точно такие же, как и лодки плававшие тысячу лет назад вдоль побережья Африки, по Красному морю и заходившие в средиземноморские порты. Тогда они перевозили рабов, слоновую кость и специи, предназначенные северным народам и султанам востока. Сегодня же они везут мешки с кукурузой, ящики с кока-колой и, иногда, даже автомобили.

— Нужно постараться попасть на один из них. — решили мы, — будут хорошие материалы для фильма.

Мы нашли бухту, где можно оставить лодку, нашли человека, который будет присматривать за ней, упаковали телекамеры и на автобусе отправились в Дар Эс Салам в старый порт, в надежде попасть на борт одного из доу. Но высокая ограда из металлической сетки с колючей проволокой по верху отделяет портовую зону от города.

«No tourist here… forbidden.» — охранник в грязной униформе преграждает нам путь у ворот, через которые в то же время течёт людской поток в обоих направлениях. Светлая кожа и чистая одежда выдают в нас тех, кем мы собственно и являемся — белые, иностранцы.

— No tourist here… forbidden.

— Да ладно, пропусти нас! Всего несколько кадров.

Охранник мотает головой. Он вежливо на ломанном английском старается объяснить нам то, что мы уже знаем: по закону в Танзании иностранцам запрещено подниматься на борт доу. Очень странный закон, возможно он был принят, чтобы защитить туристов от воровства и несчастных случаев на море, может потому, что стыдно показывать иностранцам нищету и безнадёжность сконцентрированные в старом порту у причалов и в окрестных переулках.

Каков бы не был мотив, но в результате мир доу оказывается нам недоступен.

Жалко! Через сетку видны мачты доу выстроившиеся вдоль причалов, серые корпуса выбеленные солнцем, жёлтые паруса из грубого хлопка, невозможная толпа чёрных грузчиков, полуголых, покрытых потом и пылью. Пёстрая и суматошная сцена, словно перенесённая сюда из давних тёмных веков.

— Чтобы попасть туда пришлось бы замаскироваться под чёрных.

— А если попробовать через Константина?

— Почему бы и нет. Попытка не пытка.

Возвращаемся в к новым причалам, где швартуются паромы, которые ходят на Занзибар и Кению.

— Знаешь Константина? — Спрашиваю первого попавшегося навстречу парнишку хулиганского вида.

С Константином мы познакомились два месяца назад, сразу как пришли в Танзанию. Мы прибыли поздно вечером в порт Дар эс Салам и собирались сойти на берег для оформления прихода. Только после улаживания формальностей можно уйти из этого грязного вонючего и, как и все порты, полного воров места. Но поход на таможню превращается в проблему: если мы пойдём вдвоём на тендере, лодка останется без присмотра и воры не заставят себя долго ждать, если Карло пойдёт один, то тендер останется