Появляется деревянный балдахин с двумя подушками на которых мы церемонно восседаем ожидая пока приготовится кофе.

Женщины, отбросив свою обычную стыдливость, снимают вуали закрывающие лица.

Улыбаются, разговаривают с нами. Они из племени Афар, объясняют нам и показывают с гордостью подпиленные резцы.

Афар! Мы уже слышали о них. Директор музея в Асмаре рассказывал о них как о диком племени которое живёт в Судане и Эритрее. Они наполовину кочевники и свободно перемещаются, как делали это всегда, вдоль побережья и между островами не признавая ни одно из этих государств. Я представлял их бесстрашными воинами, высокими, гордыми и грозными. На самом же деле они маленькие, бедно одетые, любезные и улыбающиеся.

Тем временем, совсем рядом, опершись о глинобитную стену хижины, только что окотилась коза. Малыш чудом стоит на ногах, неуверенный, дрожащий мокрый и липкий.

Глаза ещё не видят, но он уже ищет сосок. Он ещё не знает что это и где это, ошибается и сосёт ногу, пробует ещё и сосёт живот. Первый раз, но в конце концов он находит. Готов наконец и кофе. Чёрный и очень сладкий с имбирём, как у тех суданских старушек.

Согласно путеводителя 1936 года здесь рядом, в окрестностях посёлка, должны находиться около сотни подземных цистерн вырытых в стародавние времена, когда остров служил базой для торговли рабами между Африкой и Аравией. Но вокруг нас лишь бесконечная жёлтая сухая равнина с редкими возвышенностями и редкими кустами, годящимися на корм верблюдам. Пытаемся спросить у наших новых знакомых о цистернах, изображая рытьё ямы в земле и с помощью арабского: «Маа», вода.

Нас повели по извилистой тропинке, по которой навстречу нам идут девушки возвращающиеся в деревню с сосудами с водой на голове. Подходим совсем близко к морю, севернее того места, где оставили лодку. Здесь нет цистерн, которые мы искали, но место великолепное. В тени небольших пальм находится впадина с рядом отверстий в земле.

Мягкий ковёр из зелёной травки уже самим своим существованием подтверждает присутствие воды. И действительно, хотя большая часть отверстий сухие, в некоторых на дне находится лужица воды. Мутная, коричневая с мальками и головастиками, но это пресная вода и здесь, где никогда не бывает дождя, это лучшее, на что можно рассчитывать.

Когда возвращаемся на лодку, уже почти вечер. Бухта сильно изменилась. Отлив обнажил сотни метров дна и пеликаны наводнили зону водорослей. Похоже на какой-то иной мир.

Голубоватый слабый свет, вода, небо, бухта, пеликаны, луна — пейзаж доисторических времён.

Цистерны мы нашли через неделю в Сараде, южнее на этом же острове. Это подземные гроты покрытые каменным сводом, вырытые тысячелетие назад, чтобы поить рабов перевозимых из «Черной Африки», предназначенных для невольничьих рынков Аравии, Египта, Емена и даже Индии.

Внутри них вода кажется ещё прозрачной. Ещё там рядом есть некрополь. Сотни хорошо сохранившихся могил, периметр из камней, резные плиты. Надписи на арабском, на персидском, на фарси. Полуразрушенные арки и колонны вырисовываются на фоне неба.

Старик, появившийся ниоткуда, даёт нам понять, что он сторож. Он что-то говорит.

Сначала думаем, что он хочет денег, но он только хочет предупредить, что фотографировать и снимать можем сколько угодно, но камни уносить нельзя.

Мы согласны. Не возьмём ни камушка, и надеемся что все эти древности останутся здесь под солнцем ещё тысячелетия. Вокруг, насколько видит глаз, не видно никого и ничего.

Так как никто нас не останавливает, остров за островом мы продолжаем наши исследования. Выходим всегда рано утром, и каждый раз, когда выбираем якорь, сотни рыб безмятежно кружат вокруг лодки выставив из воды длинные плавники. Сегодня утром всего в нескольких метрах от лодки проплыла огромная черепаха, но я не успела взять телекамеру.

Телекамера! Вместе с фотоаппаратом они видимо заменили нам лук и стрелы или копьё, чтото, что служит для охоты. В конце концов, ведь разве мусульмане не верят, что тот, кто фотографирует, похищает душу?

При перехода с одного острова на другой мы всегда что-нибудь ловим, вчера каранкса, другой раз групера. Сегодня это была акула. Всего лишь акулёнок, но он яростно бился, когда мы держали его за бортом, пытаясь освободить от крючка, и когда неожиданно, резким рывком он сорвался сам, острые зубы прошли в нескольких сантиметрах от моей руки.

На многих островах встречаются напоминания о былом Итальянском господстве. На Dohul это огромная бронзовая пушка с гербом итальянского королевства и клеймом завода изготовившего её. Она ещё смотрит в сторону моря, преграждая путь в канал между островом и материком уже несуществующему врагу, защищая дорогу на Mассава.

На Shuma, низком, длинном, каменистом островке есть большой маяк, стоящий прямо в центре. Серая металлическая башня увенчана огромным фонарём. Он уже не работает, но всё ещё стоит, как напоминание о короткой но бурной «истории любви» между Италией и Эритреей.

На Dissei, где в тёплом песке, ноги на каждом шагу натыкаются на колонии моллюсков, нам встретился худой человек. На голове белая куфия, бёдра обёрнуты сероватой тряпкой. Он говорит по-итальянски и называет себя именем Барбаросса.

— Я был проводником итальянской экспедиции, здесь, много лет назад. Ходил с ними на судне на острова, мне подарили фотоаппарат.

Он рассказывает так, словно это было вчера, с гордостью поглаживая бороду окрашенную хной, согласно заветам пророка. Он проводит нас к колодцу с водой за соломенные хижины стоящие на берегу через поле поросшее низким, покрытым шипами кустарником. Вода желтоватого цвета покрыта плавающим мусором и наш проводник пьёт её фильтруя через край своего платка. И здесь тоже — пресная вода, это лучшее что есть на острове.

Остров Dilemmi отделён от материка коралловой банкой по которой в отлив можно пройти пешком до самого берега. Но на берегу не никого и ничего, ни следа, ни тропинки ведущей куда-нибудь. На Dilemmi, как и на других островах море коричневого цвета. Встречая здесь рыбаков на деревянных лодках. Они ловят акул, беря от них только плавники и хвосты, а туши оставляют гнить и смердить на берегу.

На сухой выжженной солнцем возвышенности стоит убогая грязная деревушка состоящая из соломенных хижин. Слышно как плачут дети. Староста, неопределённого возраста старик с водянистыми глазами, говорит по-итальянски. Спрашивает нет ли у нас хинина. Здесь все больны малярией и у них нет никаких лекарств, чтобы противостоять ужасным приступам лихорадки.

Мы возвращаемся с таблетками и старик собирает всех жителей деревни, раздаёт каждому по дозе хинина и объясняет, как его принимать, потом велит каждому поблагодарить нас.

После раздачи лекарств он снова появляется из хижины с девочкой всего нескольких месяцев на руках, даёт её мне подержать, но вскоре забирает, предупреждая: «Осторожно!

Пииисать!».

Потом были ещё Dhu-i-kurush, Dergamman Kebir, где мы остановились на неделю и не видели ничего кроме рыбьих косяков и стай птиц, прилетающих вечером покормиться на обнажающемся рифе.

И ещё Howeit, по форме напоминающий сердце, Umm En Naym, где нам, чтобы добраться до берега пришлось пол мили шагать по сохнущему на солнце рифу, и Darraka, где на закате черепахи фыркали вокруг лодки. Острова прекрасные и дикие, каменистые, окружённые морем, мутным, но богатым жизнью. Богатым, однако, также акулами, поэтому купаясь надо быть очень осторожными. Плохая видимость не позволяет заметить их, кроме как в последний момент. И так как они тоже видят нас на близком расстоянии, могут случиться опасные недоразумения.

Всего мы провели на Dahlak два месяца и, несомненно, это того стоило. Острова необыкновенные, интересные, совершенно не тронутые. Конечно, они прекрасны, но не для туристов. Высадка на берег трудна и утомительна, приходится крутить слалом между острыми кораллами и липкими водорослями. На берегах только камни, жёлтая земля, сухие кустарники. Но самое обескураживающее — это море. В то время, как вдоль всех побережий Красного Моря на тысячи километров вода одна из самых прозрачных в мире, архипелаг Dahlak, единственное место где она настолько мутная, что временами похожа на грязь.

Между островами море ещё прозрачно на несколько метров, но вблизи суши оно просто коричневое.