— непонятно совершенно, откуда он это все взял, все эти прогнозы? Очень неубедительно прозвучало.

— О чем ты, Сева? — спросила я. — Извини, я засмотрелась на твои работы.

— А ты не помнишь, министр ваш интервью давал перед юбилеем вашей службы? — спросил Севка. — Ну, обещал еще всяческие беды в последнем году века? Так вот — несерьезно это как-то в его положении.

— А что он говорил-то? — спросила я, потому что тоже совершенно несерьезно отнеслась тогда к выступлению министра, сочтя все, что он сказал, не очень-то оригинальной шуткой.

— Ну, я точно-то сейчас уже и не вспомню, — почесал Севка свой испачканный углем нос. — Если в общем — число всяческих бед, которые и до того щедро посещали российскую землю, в этом году резко возрастет. Всякие там землетрясения, наводнения, пожары, обвалы, цунами даже, на Камчатке где-то. Договорился до того, что метеорит из космоса пообещал — не меньше Тунгусского. Главное, непонятно — почему вдруг, как-то ни с того ни с сего? Хотя, конечно… Если приврал, то понятно — зачем. Ведь вся надежда-то тогда — на вас, на спасателей. А он — главный Спасатель. А глядишь — и Спасителем станет…

Я с изумлением посмотрела на Севку. Он сейчас фактически повторил мою мысль, которая совершенно по другому поводу пришла мне в голову месяца два назад, причем даже почти в той же форме.

Не помню точно, в чем она заключалась, но каламбур «спасатель — спаситель» и я тогда обыгрывала… Но тогда я сама себе сказала, что это — «просто бред» и выбросила все из головы. И вот, пожалуйста! Может быть, у этой мысли есть все же какие-то рациональные основания, раз она витает в воздухе?

— Слушай, а там у него ничего про Азербайджан не было? — спросила я, вспомнив вопросы, которые задавал мне перед тем, как подарить этот дурацкий ковер, который я не знала теперь, куда деть, Президент Азербайджана.

— Да там не только про Азербайджан, там про весь Кавказ было, — усмехнулся Севка. — Он им всем пообещал государственные перевороты, массовые волнения, правда, в разное время.

— То-то, я смотрю, странные какие-то они там, перепуганные, — сказала я только для того, чтобы объяснить Севке свой вопрос про Азербайджан. — Поверили, наверное, прогнозу!

Севка иронически улыбнулся.

— Ну, говори честно, — потребовал он. — Понравилось что-нибудь?

Я в замешательстве посмотрела на мольберт и вдруг увидела последний лист ватмана, который я поставила не глядя, занятая разговором.

С него на меня смотрела грустная собачья морда. Именно — грустная, хотя в глазах собаки светилась неискоренимая надежда и готовность умереть за друга. Я глазам своим не поверила. Это был просто маленький шедевр! Вопрос: «Неужели это ты нарисовал?» — чуть не сорвался у меня с губ, но я вовремя прикусила губу.

— Ты чего губы кусаешь? — с грубоватым смущением спросил Севка. — Что? Совсем плохо?

Я покачала головой.

— Нет, Севыч, совсем неплохо, — ответила я, — особенно вот это…

Я показала на грустную морду собаки.

— Правда? — недоверчиво спросил Севка. — Знаешь, если понравилось, я тебя прошу — возьми в подарок! И давай — без разговоров и всяких там вежливых отказов! Если тебе нравится — бери! Хоть одна моя работа будет висеть не у меня дома… Для меня — это лучше всякой похвалы, честное слово…

Пока я допивала пиво, Севка разыскал деревянную рамку, вырезал из ватмана свой этюд и закрепил на рамке. Он так радовался, делая мне подарок, что я просто не могла отказаться, хотя и понимала, что этот этюд — его первый успех, а может быть, и последний. И тут же решила, что эту собаку я и повешу в больнице у Григория Абрамовича. Об этом я Севке не сказала, но уверена, что, если бы стала с ним советоваться, он был бы только рад.

…Моя проблема с подарком была решена.

А в день своего юбилея Григорий Абрамович преподнес мне и всем своим друзьям сюрприз. Я обычно заходила к нему рано утром, до того как идти на работу в управление МЧС. Так собиралась сделать и в этот наполненный пронзительным октябрьским солнцем день.

Сигнал телефона застал меня в ванной с зубной щеткой в руках.

— Алло! Кто это? — спросила я, недовольная ранним до бестактности звонком, и услышала в трубке знакомый и так давно не слышанный мной голос, с трудом выговаривающий мое имя.

— О-ля…

— Григорий Абрамович! — взвизгнула я от мгновенно охватившей меня радости, но сказать ничего больше не смогла, чувствовала — комок в горле не даст мне сказать в ответ ни слова.

— О-ля, — по слогам говорил Григорий Абрамович, а у меня уже и слезы по щекам ползли. — Ве-че- ром при-хо-ди…

Весь день я провела как на иголках, не в силах дождаться, когда наконец увижу своего командира и учителя не с застывшим парализованным лицом, а смотрящего именно на меня, мне в глаза своим таким знакомым взглядом — заботливым и укоризненным.

Эмчээсовский красно-синий «уазик» у корпуса, в котором находилась палата Григория Абрамовича, меня несколько озадачил.

Игорек с Кавээном тоже собирались прийти, но они сказали, что зайдут позже, им нужно было оформить документы на одного странного типа, которого сняли только что с крыши тарасовского городского управления МВД. Он забрался на высоченный шпиль старинного здания, в котором располагалось управление, и требовал три бутылки пива «Балтика» четвертый номер, иначе он спрыгнет вниз. Высота там приличная, разбился бы в лепешку. Лейтенанты из управления попытались снять его сами, но мужчина начал нервничать и делать резкие движения на мокрой и скользкой после небольшого дождя крыше. Позвонили нам.

Игорек с Кавээном купили у нас в управлении «Балтику» в буфете, и мы поехали. Я думала, мне придется работать непосредственно по своей специальности — экстремального психолога, — уговаривать этого шантажиста не прыгать, а слезть со шпиля, но мне не пришлось с ним даже словом обмолвиться. Все сделал Кавээн. Он поднялся на крышу к самому основанию шпиля, поговорил о чем-то с этим человеком и спустился опять к нам.

Оказалось, тот и в самом деле просто хочет пива и больше не требует ничего. Как только ему дадут спокойно выпить три бутылки на этом самом шпиле, он слезет сам, хотя Кавээн совершенно не представлял, как он сможет это сделать без нашей помощи.

С помощью длинного шеста мужчине передали сначала пиво, потом открывалку, потом приняли одну за другой пустые бутылки — кидать их вниз он постеснялся. Потом мужчина попытался слезть сам, чуть не сорвался и испугался. Он начал кричать совсем как небезызвестный отец Федор: «Снимите меня отсюда!»

Кавээн с третьей попытки взобрался-таки к ему и, обвязав его веревкой, спустил вниз. Врач осмотрел его и посоветовал показать специалистам из известной в Тарасове клиники профессора Тулупова, крупного специалиста по душевным болезням.

Таким образом, Игорек с Кавээном никак не могли приехать к Григорию Абрамовичу на нашем «уазике», они сейчас были заняты.

«Кто бы это мог быть?» — ломала я голову, поднимаясь на второй этаж к палате Григория Абрамовича.

Знакомый бас помог мне найти ответ прежде, чем я открыла дверь. Конечно же! Этот голос мог принадлежать только генерал-майору МЧС Менделееву, заместителю министра, старому другу Григория Абрамовича! Тому самому Менделееву, с которым мы совсем недавно пережили немало опасных и трудных минут сначала на дне Каспийского моря, а затем в Иране, в руках лейтенанта тайной полиции Мизандара.

Я открыла дверь палаты и остановилась, пораженная открывшейся мне картиной.

Менделеев стоял у окна и открывал бутылку шампанского, а рядом с кроватью Григория Абрамовича стоял еще один его старый товарищ, тоже из Первых Спасателей, с которых вообще все МЧС начиналось,