Старушка беспомощно замотала головой, с ужасом глядя на меня. Мне повезло — об астме она слышала кое-что и знает, что человек может во время приступа умереть… Не хочет, наверное, с трупом в квартире оставаться.

— У вас внизу аптека, возьмите сумочку! — простонала я. — Я могу на лестнице побыть, — из последних сил пролепетала я, прежде чем снова раскашляться. И протянула сумку бабуське, которую та машинально подхватила. Главное, чтобы она оставила меня в своей квартире.

Старушка колебалась, и я ее прекрасно понимала. В наше неспокойное время редко кто рискнет оставить в собственной квартире совершенно незнакомого человека. Я же даже кашлять прекратила — застыла с руками, прижатыми к горлу, но продолжала натужно дышать.

Бабка открыла мою сумку, увидела в ней паспорт, и, наверное, вид документов ее успокоил. Стараясь действовать незаметно, она сверила мое лицо с фотографией, осталась довольна, потому что тут же вылетела из квартиры, закрыв дверь, впрочем, на замок снаружи. Я попыталась открыться изнутри — не получилось.

Ладно, пора действовать.

Я прошла в комнату с балконом, не обращая внимания на обстановку в квартире — не до того. Балкон убитого находился на расстоянии около полуметра, и поджилки мои тут же затряслись: не люблю высоту! Но — дело прежде всего, и я отважно подавила в себе приступ подлого страха. К счастью, балконы не были застеклены, а балконная дверь квартиры Ильи и вовсе приоткрыта — вероятно, милиция решила проветрить комнату.

Перестав колебаться, я неуклюже перебралась на соседний балкон и юркнула в квартиру. Здесь царил беспорядок: к холостяцкой безалаберности прибавились еще и разрушения, нанесенные следственной бригадой.

В прихожей на коврике все еще были видны меловые следы, показывающие положение трупа. Здесь я ничего не обнаружила. Все подозрительное следователи уже уволокли на экспертизу. И на что я надеялась? Зачем вообще проворачивала этот трюк?..

Я прошла на кухню, потому как в комнате ничего любопытного не обнаружила. И здесь тот же результат — ничего. Я повыдвигала несколько ящиков стола, надеясь обнаружить хоть здесь что-нибудь. Ничего. Махнула рукой, неловко развернулась и оперлась локтем о холодильник, пытаясь удержать равновесие. И тут мне на голову посыпалось что-то омерзительно тяжелое. Увильнув от странного дождя, я увидела какие-то предметы, с металлическим грохотом падавшие на пол. Пришлось опуститься на корточки, натянуть рукава водолазки до самых пальцев, чтобы не оставить отпечатков, и стремительно собрать все предметы обратно. Оказывается, на холодильнике стояла керамическая ваза, которая от сотрясения опрокинулась, а лежащие в ней вещи посыпались на пол.

Вероятно, Илья стриг еще и на дому — потому что в вазе хранились парикмахерские ножницы, какие- то расчески и прочие штуки, назначение которых было непонятно. Я все аккуратно сложила обратно, после чего стремительно выскочила из квартиры убитого Ильи и перебралась на балкон его сердобольной соседки. Уже оказавшись на балконе, я услышала скрежет отпираемого замка и, захлопнув стеклянную дверь, пулей вылетела в прихожую, пристроилась на коврике и замерла.

Открыв дверь, бабуська испуганно посмотрела на меня. Я кашлянула, дабы успокоить ее, и протянула руку. В пальцы мои тут же опустился прохладный флакон аэрозоля. Ну что же, придется попробовать, что за гадость употребляют астматики!

Я пшикнула в рот немного молочно-белой жидкости и закашлялась уже по-настоящему от охватившего горло ментолового жжения. Бабка переминалась с ноги на ногу, тиская в ладонях мою сумочку.

Отдышавшись, я поднялась с пола, со слезами поблагодарила старушку и пояснила:

— Извините, пожалуйста, я просто забыла свой аэрозоль дома, а тут — приступ. Их давно не было, я уж думала — полегчало, оказывается — нет. Спасибо вам огромное!

Бабка вернула мне сумку, заулыбалась, явно обрадовавшись моему «ожитию», и потащила меня на кухню.

— Идем, чайком напою… Не дождешься ты своего Илюшу, девушка.

— Почему? — удивилась я, скорчив испуганное лицо: — Он что, вляпался в какое-нибудь незаконное дело? Ведь на двери печать.

Господи, как же я устала притворяться и актерствовать! Но приходится, ничего не поделаешь! И я закрыла лицо руками, когда бабка доложила мне об убийстве.

Честно говоря, потряс меня не столько сам факт убийства — об этом я уже знала от Валерии. Меня поразило, с каким удовольствием, едва скрываемым притворным сочувствием бабка начала расписывать мне все ужасы — и как ее вызывали в качестве понятой, и как Илья лежал, распластавшись… Счастье еще, что к парикмахеру-стилисту Илье я не имею никакого отношения, иначе бабка своими словами довела бы меня до истерики.

Наконец она сжалилась надо мной и, в последний раз повторив: «Ох, бедный молодой человек! А такой милый был, такой вежливый!» — замолчала.

Я тоже помолчала для порядка, словно приходя в себя, после чего спросила:

— И что же, неужели никто ничего не слышал?

— Да нет, уж и милиция расспрашивала. Чужих здесь не было, никто дверей не ломал, никто не кричал, не ругался, — скорбно протараторила бабуська. — Чай, если б скандал, я бы разом милицию-то вызвала. И потом услышала, как девушка Илюшина, Алиса, кричала. Вот и вызвали милицию.

Дальнейший, впрочем, недолгий разговор с бабкой никакой новой информации не дал, и я покинула гостеприимную квартиру. После чего отправилась по прочим соседям — расспрашивать, разузнавать, выведывать.

— Никто ничего не слышал, — пробормотала я, выходя из подъезда, когда обошла почти всех. — Никто ничего не видел и не знает. Значит, убийца проделал все это тихо, не привлекая ничьего внимания.

Однако мой вредный внутренний голос тут же откликнулся со свойственным моей сложной натуре ехидством: «Ну конечно, не знают ничего соседи! Да народ сейчас такой! Даже если бы стадо слонов пробежало по лестнице, никто бы дверь не открыл — а вдруг опасно?»

«Ничего подобного, — возразила я. — Старушки — создания очень любопытные, и если бы кто-нибудь шумел, обязательно обратили бы внимание».

«Далеко не факт», — ядовито возразил внутренний голос. Но я усилием воли заставила его замолчать и продолжила рассуждать, теперь мысленно. «Убийца мог позвонить, а Илья — сам ему открыл. Значит, преступник был хорошо знаком с жертвой. Или же убийца открыл дверь отмычкой… Еще одна странность — Илья убит в прихожей. Если бы на человека пошли с ножом, он бы успел убежать. Возможно, он не ожидал нападения. Хотя мог и не успеть. Предположим, к Илье зашел его недоброжелатель, но человек неплохо знакомый. Или, например, та же Алиса. Разумеется, стилист не почувствовал опасности, и его могли убить. Или другая картинка…»

Перед моими глазами так и встала сцена: Илья сидит в квартире на диване и поджидает Валерию с коньяком. А за дверью некто в черном копошится в замке отмычкой, другой рукой сжимая сверкающий нож. Илья слышит странный звук — и выходит в прихожую. Тут дверь распахивается, и…

Даже мурашки по коже побежали, а волосы встали дыбом. Правильно Ларчик говорит — у меня болезненно развитое воображение.

Ну а теперь можно и в салон отправляться. Стрижку, что ли, сделать? Ну нет, хватит на сегодня самодеятельности. Теперь я — частный детектив, а не чья-то племянница.

Андрей Петрович не без грусти размышлял о неудачном расследовании. В сущности, что ему оставалось делать, кроме как размышлять, покидая этот салон? Он переговорил со всеми, с кем возможно, но не узнал ничего нового. Лариков уже подумывал о том, чтобы отправиться в офис — в самом деле, не ошиваться же здесь целый день!

Неожиданно дверь, ведущая в служебные помещения салона, распахнулась, и на пороге появилась секретарша Васевского, Оксана. Она взволнованным взглядом отыскала высоченную фигуру Ларикова, окликнула его:

— Андрей Петрович!