Кляйн вытянулся, щелкнув каблуками.
— Разрешите мне доставить полковника Млынского.
— Действуйте, гауптштурмфюрер! Возьмите Охрима Шмиля, он заряжен Вольфом на Млынского…
На опушке лежат Бондаренко, Хват и Алиев, в бинокль следивший за железной дорогой. Вдоль опушки бойцы отряда маскировали свои позиции.
Из-за поворота показался паровоз, который тащил за собой бесконечный состав открытых платформ с танками под брезентом. Впереди, как полагается, катились платформы со шпалами, позади — с зенитными пулеметами.
Опустив бинокль, Алиев сказал:
— Второй эшелон прошел…
Хват взглянул на часы.
— В восемнадцать тридцать… — Он сделал запись в блокноте.
Бондаренко, тоже смотревший в бинокль, с досадой сказал:
— Эх, рвануть бы!.. Такая цель!
— Значит, начальство видит цель покрупнее, — заметил, усмехнувшись, Алиев. — Приказано эшелоны не трогать.
Хват, закончив записывать в блокноте длинные колонки цифр, сказал:
— Пора бы этим хреновым войскам Высокого быть на месте.
Лежавшие за кустами орешника, на наблюдательном пункте, Бейсамбаев, Лукьянов и сержант Николай внимательно наблюдают за дорогой. Видно передвижение отряда, который возглавляет Занге.
Бейсамбаев поворачивается к Лукьянову, оба встают и уходят в глубину леса. На наблюдательном пункте — сержант Николай.
Бейсамбаев поручает Лукьянову передать распоряжение перекрыть дороги.
— Есть! — ответил Лукьянов и направился к расположившимся на поляне красноармейцам.
Бейсамбаев снимает трубку полевого телефона, вызывает штаб отряда Млынского, докладывает:
— Отряд Высокого вышел из лагеря.
Комиссар Алиев быстро встает; прочитав полученную телефонограмму, подходит к Хвату, возле которого — Ирина Петровна. Хват спрашивает:
— Новости есть?
— Да, есть. Отряд Высокого вышел из леса.
Хват, поднявшись, твердо говорит:
— Так, теперь приказ полковника вступает в силу, надо собирать людей.
Алиев. Давай, Виктор Сергеевич.
Ирина Петровна обращается к Хвату:
— От Ивана Петровича ничего не слышно?
— Пока нет. У вас усталый вид, вы бы отдохнули, доктор. Ночью возможен бой.
В штабе отряда «За Родину» Млынский, расхаживая по комнате, обдумывал сложившееся положение. Горшков, играя с Амелиным в карты, напевал: «Ой ты, Галю, Галю молодая! Пидманули Галю…»
По лагерю идут, направляясь к штабу, Алик и Кляйн-Высокий. Кляйн, возбужденный, дает Алику последние указания.
Млынский через окно видит их, поворачивается к своим разведчикам и делает условный знак рукой. Шмиль переглядывается с Ерофеевым. Горшков, продолжая играть в карты и напевать «Ой ты, Галю, Галю…», в свою очередь переглядывается с ними.
Млынский отходит от окна в глубину комнаты. Шмиль встает. Остальные остаются на местах. В штаб входят Алик и Кляйн.
Горшков продолжает петь: «Ой ты, Галю, Галю молодая!..»
Кляйн взглянул Млынскому в лицо и сказал:
— Товарищ полковник, можно выступать.
Горшков в этот момент выхватывает пистолет и бьет им Амелина по голове, выкрикивая при этом:
— Ты что мухлюешь, гад?
Шмиль ударяет Алика ладонью по горлу. И тот, взмахнув руками, падает на пол.
Ерофеев направил пистолет на Кляйна.
— Руки вверх!
Кляйн в растерянности поднимает руки. Млынский обезоруживает его. Кляйн пытается опустить руки, но Ерофеев ткнул ему пистолетом в грудь, крикнул: «Руки!» Кляйн, поднимая высоко над головой руки, спрашивает:
— Что это значит, товарищ полковник?
— Ерофеев. Тихо!
Млынский поправил пистолетом свою фуражку, потом нацелил его на Кляйна и твердым голосом сказал:
— Вы сейчас выйдете на крыльцо, Высокий, и скажете своим людям, что до заставы будете провожать нас только вы и Шмиль.
— А если я откажусь, что вы будете делать?
— Развалю до задницы, сука! — громко воскликнул Ерофеев.
Лицо Кляйна перекосилось. Он вздрогнул, но быстро овладел собой и в сопровождении Шмиля вышел на крыльцо.
«Партизаны» подразделения, выделенного для сопровождения Млынского, увидев на крыльце Кляйна, за спиной которого стоял Охрим Шмиль, быстро повернулись к нему. Кляйн сдавленным голосом выкрикнул:
— Отставить!.. С полковником пойдем мы только двое — я и Шмиль.
Взвод, собранный Кляйном, расходится. Некоторые солдаты бросают реплики. Среди них четко слышится:
— Что он нас путает. Меняет команды, подхалимничает перед полковником.
Кляйн и Шмиль возвращаются в штаб. Млынский подходит к окну. Кляйн садится недалеко от него и говорит:
— Ну, что же дальше? Надеюсь, вы не самоубийца, полковник? Мои люди разнесут эту избушку в два счета. Сложите оружие. И я даю слово солдата, что гарантирую вам жизнь.
Млынский строго взглянул на него.
— А я вам ничего не гарантирую, гауптштурмфюрер Кляйн. Встать! Это вам не с детишками воевать, скотина!
Алик, поднявшись, сильным ударом ноги в живот отталкивает Шмиля в сторону. Млынский метнулся к нему, но Алик успевает выпрыгнуть из окна.
Млынский и Горшков стреляют в Алика.
Ерофеев прикладом автомата сбивает Кляйна с ног и связывает его.
Шмиль выбегает из штаба. Млынский кричит ему вслед:
— Охрим, к рации! Мы прикроем!.. — Взглянув на Горшкова, скомандовал: — Леня, давай! — А сам с силой нажал на спусковой крючок автомата.
Пришедшему в себя Амелину удается выскользнуть из штаба. Шмиль пробирается к узлу связи, где находится рация.
Алик с Рукосуевым короткими очередями из автомата бьют по окнам штаба. Вдруг Алик вскрикивает:
— Бежим быстрее к рации, к рации!
