в виде, в котором ее развитие стало неоправданным?
Что эта была за наука, которая совершила столь тяжкий грех, и что это был за ученый?
Ответ простой: это все, что относится к атомной бомбе. Именно относительно нее Оппенгеймер сделал свое замечание о грехе.
Но на это я возражу. Конечно, ядерная бомба — вещь ужасная; она крайне уменьшила безопасность человечества и доверие людей к науке, но создание ядерной бомбы никоим образом нельзя назвать грехом в чистом виде.
Для того чтобы разработать ядерную бомбу, физикам пришлось значительно расширить познания в ядерной физике. В результате были открыты радиоизотопы — дешевое средство, которое позволило производить теоретические и прикладные исследования в сотнях направлений, что привело к продуктивным результатам. Появились атомные станции, которые принесли человечеству огромную пользу, и другие нужные человеку вещи. Даже сама бомба может быть использована в созидательных целях (как движущая сила для космических кораблей, к примеру). А ракеты, которые могли нести водородную бомбу, могли нести вместо нее и космические корабли.
Кроме того, даже если вы возразите, что разработка атомной бомбы действительно была грехом, я напомню, что она не была первым грехом. Недоверие к науке появилось раньше атомной бомбы, бомба только усилила его, но отнюдь не была первопричиной.
Я вижу такое недоверие в впервые поставленной в 1921 году пьесе «R. U. R.» Карела Чапека.
Он словно воскресил старую историю о Франкенштейне. Первоначальный «Франкенштейн» появился столетием раньше, в 1818-м, и был скорее одним из последних «грехов» теологии, чем грехом науки. Как некогда Фауст, ученый использует запретные знания и оскорбляет самого Бога. Чудовище, которое в конце убивает Франкенштейна, как легко можно понять, является инструментом божьей кары.
В пьесе «R. U. R.», однако, теологические мотивы уже исчезли. Роботы созданы из чисто научных соображений, без какого-либо привкуса «запретного плода». Роботы — это орудия, призванные действовать во благо человеку, подобно таким изобретениям, как телефон или телеграф. Но это орудие отбивается от рук и в конце пьесы уничтожает человечество.
Наука может отбиться от рук!
Пьеса имела успех во многих странах и подарила слово «робот» миру и научной фантастике, так что ее мысль о науке, отбивающейся от рук, смогла дойти до многих и получила сочувственный отклик.
Почему же люди с такой готовностью в 1921 году приняли мысль, что наука может отбиться от рук и принести зло всему человеческому роду, тогда как всего за несколько лет до того наука казалась чистой, способной воплотить в жизнь самые утопические проекты?
Что же произошло непосредственно перед 1921 годом? Непосредственно перед 1921 годом была Первая мировая война.
Вторая мировая война была более масштабной и оказалась смертоноснее, чем Первая мировая, но, если разобраться в этом вопросе подробнее, она была намного бессмысленней.
Были совершены колоссальные ошибки в начале войны. Возможно, когда-то кто-то нажмет неправильную кнопку — в приступе страха или по ошибке — и уничтожит мир; но никогда не повторится та глупость военных руководителей Второй мировой войны, которая продолжалась на протяжении недель, месяцев и лет. По способности упорно совершать ошибки за ошибками эти люди навсегда останутся недосягаемыми.
Под Верденом погибло миллион с лишним человек. Шестьдесят тысяч английских солдат погибло в один только день при Сомме, когда генералы решили проложить дорогу из мертвых тел через вражеские траншеи.
В этой бойне было ужасно все, но разве имелось что-либо от науки в этом душераздирающем спектакле взаимного самоубийства? Были применены новые взрывчатые вещества, используемые в беспрецедентных количествах? Были новыми по замыслу пулеметы или танки? Нет, это было лишь развитие старых технических устройств. Можно ли считать каким-то страшным оружием применяющиеся в этом сражении аэропланы? Конечно же нет! Аэропланы до войны вовсе не были страшным оружием, ими восхищались, и у них определенно имелся огромный мирный потенциал.
Нет, нет и нет! Но если вы хотите, чтобы я привел пример научного достижения, которое имело только военное применение, то такой пример есть.
22 апреля 1915 года под Ипром, на участке, удерживаемом канадскими подразделениями, по направлению к линии союзников двинулось два желто-зеленых облака.
Это был ядовитый газ — хлор. Когда облака накрыли траншеи союзников, солдаты покинули их. Они бежали с поля боя. Им пришлось сделать это, и на фронте появилась брешь пять миль шириной.
Никогда раньше на Западном фронте не было бреши такого размера, но немцы не воспользовались этой возможностью по одной простой причине: они не были уверены, что их новое средство и в самом деле сработает, даже несмотря на то, что эксперименты с газом уже были проведены в меньших масштабах против русских. Была и другая причина: они сами боялись идти вперед, пока облака не рассеятся.
Канадцы смогли собраться вновь, и, после того как облака рассеялись, линия фронта была восстановлена. К моменту следующей газовой атаки они использовали маски.
Именно таким был тот пример времен Первой мировой войны, поскольку перед войной существовали другие ядовитые газы, намного более ужасные, чем использовавшийся обеими сторонами относительно безобидный хлор.
Угроза отравляющих веществ была ужасной, их применение коварно, а неготовые к этому жертвы просто беззащитны. Кроме того, сама мысль лишить человека способности дышать — самой насущной его потребности — просто ужасала. Все это привело к тому, что после Первой мировой войны газовая война была запрещена.
На протяжении всей Второй мировой войны ядовитый газ не использовался, несмотря на предложения по его применению, и во всех войнах с этого времени применение даже слезоточивого газа вызывало решительные возражения. Военные неутомимо пытались доказать, что отравляющий газ на самом деле гуманен, что он часто позволяет достигнуть успеха, не убивая и даже не причиняя ущерба, ведь он не калечит, как пули или осколки. Тем не менее люди не могли допустить мысли, что кого-то можно лишать возможности дышать. Снаряды и пули могут попасть мимо цели, от них можно скрыться. Но как уберечься от крадущегося к тебе газа?
Но была ли возможность мирного применения отравляющего газа? Нет, у него было только одно использование: нанести вред, вывести человека из строя или убить. Никакого другого использования быть не могло. Когда Первая мировая война завершилась и союзники обнаружили, что осталось много тонн ядовитого газа, то они стали думать: можно ли как-то использовать этот газ? Ответ был простой: никак. Ядовитый газ нужно было похоронить в море или избавиться от него еще каким-нибудь образом. Было ли с появлением отравляющего газа достигнуто какое-либо знание? Конечно нет!
Война с использованием отравляющего газа была сознательно разработана ученым, который стремился лишь к уничтожению. Единственным извинением этому поступку может служить только патриотизм, но является ли оно достаточным для прощения? Известно, что во время Крымской войны 1853–1856 годов британское правительство поставило перед Майклом Фарадеем, величайшим из живших тогда ученых, два вопроса. Первый: возможно ли создание отравляющего газа в количествах, достаточных для использования на поле боя? Второй: может ли Фарадей возглавить работы по выполнению этой задачи?
Фарадей ответил решительным «да» на первый вопрос и категоричным «нет» на второй. Он не считал, что патриотизм может служить оправданием. Во время Второй мировой войны Эрнст Резерфорд из Великобритании отказался принимать участие в военных разработках, считая, что его исследования важнее.
Однако во имя немецкого патриотизма во время Первой мировой началось применение боевых отравляющих веществ, — и эти отравляющие вещества стали результатом применения науки. Никто этого не может отрицать. Отравляющий газ был создан учеными-химиками Германской империи. И этот газ не
