острова, острова Общества и подверженные полинезийскому влиянию острова Фиджи, они нашли там дикорастущий хлопчатник. Много лет это растение оставалось вне поля зрения этноботаников: ведь полинезийцы поры европейских открытий, как и другие народы по обе стороны Тихого океана, не знали ткачества. Материю для своей скудной одежды они изготовляли, отбивая колотушками луб. Никто и не подозревал, что мог существовать четко определяемый культурный субстрат (предшествующая культура иного происхождения) с гончарством и ткацким станком. Хотя, европейцы установили, что из хлопчатника островов Общества и Маркизских можно получить пряжу, островитяне равнодушно отнеслись к попыткам наладить возделывание хлопчатника и трудоемкое прядение и ткачество. И много лет единственной примечательной особенностью линтерного полинезийского хлопчатника было то, что он не произрастал нигде в прилегающей к Азии части Тихого океана, включая Австралию, однако рос на Галапагосс, как бы перебрасывая мост к диким и культурным видам Нового Света.

В 1947 году Хатчинсон, Силоу и Стефенс – специалисты по хлопчатнику – опубликовали генетическое исследование о диких и культурных видах хлопчатника всею мира. Они обнаружили, к своему удивлению, что полинезийский хлопчатник относится к 20-хромосомным культурным видам Америки, которые были выведены в Мексике и Перу индейскими селекционерами. Дикие виды хлопчатника везде насчитывают 13 хромосом, и столько же хромосом у всех культурных видов Азии и Африки. А древним селекционерам Америки удалось вывести тетраплоидный линтерный хлопчатник, то есть насчитывающий 26 хромосом. Вместе с полинезийскими видами и подвидами – это единственные тетраплоиды во всем роде хлопчатника. Таким образом, по чисто ботаническим соображениям три названных ботаника вынуждены были предположить, что линтерный хлопчатник достиг Полинезии «после того, как его начали культивировать аборигены тропической Америки».(17) Американский специалист по географии растений Зауэр показал в 1950 году, что распространение культурного хлопчатника из Америки в Полинезию (кстати, сравнительно позднее, однако до прихода европейцев) нельзя приписать ни птицам, которые не едят семян Gossipium, ни океанским течениям – хлопчатник отнюдь не приспособлен для дальних плаваний. Он показал также, что и отдаленные геологические периоды, когда география этой части света была иной, дикий 13-хромосомный хлопчатник мог попасть в Америку естественным путем, но такое объяснение для того времени, когда появилась тетраплоидпая группа, неприложимо. «И эта гипотеза никак не позволяет объяснить появление хлопчатника явно американского происхождения в районе от Галапагоса до островов Фиджи. Волей- неволей мы должны допустить посредничество человека в географическом распространении рода Gossipium. Это касается только линтерных форм, используемых человеком».(18) Его соотечественник и коллега Картер спрашивал в 1950 году: «Может быть, хлопчатник первоначально использовался как источник масличных семян, как полагают Хатчинсон, Силоу и Стефенс? Или, быть может, в тихоокеанской области было ткачество, от которого затем отказались в пользу лубяных материй?».(19) Таким образом, линтерный полинезийский хлопчатник вторгся в сферу этноботаники. Даже Меррилл, касаясь опознания в полинезийском хлопчатнике 26-хромосомного американского гибрида, сказал в 1954 году: «Этот гибрид вполне мог достичь Таити с помощью человека до того, как прекратились плавания полинезийцев».(20) Огромное число свидетельств прямого американо-полинезийского контакта в доколумбову пору заставило Меррилла отказаться от своей прежней точки зрения; он признает: «Приходится согласиться, что случайные контакты время от времени возникали между народами Полинезии и Америки и даже между американскими индейцами и жителями островов Восточной Полинезии…». Он больше не считает полинезийцев единственными мореходами Тихого океана, а говорит: «Мы должны признать…, что аборигены Южной Америки могли достичь некоторых тихоокеанских островов на бальсовых плотах».(21)

Признание Меррилла в его предсмертной публикации явилось вехой в американской и полинезийской этноботанике. Никто не отстаивал доктрину полной изоляции Америки до Колумба с такой страстной убежденностью, как он. Меррилл и его сподвижники любой океан, несмотря ни на какие течения, считали барьером для перемещения человека, а не средой, способствующей путешествиям и дрейфам. Причем критическая позиция сторонников этой точки зрения несомненно сыграла ценнейшую роль плотины, без которой американская этнология в наши дни была бы затоплена диффузионистскими теориями.

Справедливость требует подчеркнуть, что накопленные свидетельства позволяют признать плавания аборигенов лишь на сравнительно короткое расстояние между Южной Америкой и Полинезией. Ботанический материал, доказывающий прямую связь с более отдаленными Азией или Африкой, еще нуждается в подтверждении.

Ареал кумары объединяет Южную Панаму, Колумбию, Эквадор, Перу, Полинезию и подверженную полинезийскому влиянию Меланезию. Мало того, что во всей этой области разводили батат, его везде называли «кумара» или каким-нибудь сходным словом. Количество убедительных свидетельств взаимосвязи в пределах области распространения кумары продолжает увеличиваться. Мы узнаем о все новых американских видах, которые культивировались полинезийскими аборигенами и были найдены в Полинезии первыми европейскими исследователями.

Остров Пасхи, ставший ныне предметом новой проверки на наличие американских растений, можно назвать связующим звеном между остальной Полинезией и Новым Светом. Когда на этот уединенный остров прибыли европейцы, они увидели немало американских растений. Большие площади были заняты многочисленными разновидностями батата; все первые исследователи острова в одни голос называют его основной пищей пасхальцев. Высушенные тыквы были единственным видом сосудов для воды; в числе даров, преподносимых европейцам при встрече, был чилийский перец (Capsicum) – американское растение, пока не обнаруженное на островах, лежащих дальше на запад.

Ко времени прибытия европейцев дикая (или предположительно дикая) растительность Пасхи была чрезвычайно бедна. В 1934 году шведский ботаник Скоттсберг насчитал на Пасхе тридцать одно цветковое растение: из них одиннадцать пантропических или широко распространенных в тропической зоне. Эти одиннадцать видов могли попасть на остров с любой стороны, причем, подобно папоротникам и мхам, чисто естественным путем. Но географические области распространения остальных двадцати видов были ограничены и находились либо к востоку, либо к западу от острова, причем некоторые из этих видов без помощи человека не смогли бы попасть на океанический остров.

Только семь из двадцати видов играли непосредственную роль в экономике пасхальцев; из этих семи полезных, но, видимо, одичавших растений пять вышли из Южной Америки и два из Полинезии. Пять южноамериканских видов – это камыш тотора (главный строительный материал пасхальцев и сырье для плетеных изделий), дерево торомиро (единственное на острове дикорастущее дерево, его древесина идет на резные изделия), Lycium caroliniamim (единственный на острове дикорастущий кустарник, ягоды съедобны), Cyperus vegetus (съедобные корни) и Polygonum acuminatnm (пресноводное растение, используемое как лекарственное в Перу и на острове Пасхи).

Присутствие двух полинезийских видов (Chenopodium ambiquurn и Solanum insulae paschalis) легко объяснить: предки нынешних пасхальцев приплыли на остров в доевропейские времена из Полинезии. Скоттсберг писал: «С ботанической точки зрения эти растения, исключая американские виды, не представляют большой проблемы, если признать, что в самом деле была трансокеанская миграция… однако наличие американского элемента вызывает недоумение».(22) Наиболее примечательной ботанической проблемой являются водные растения в кратерных озерах Пасхи; если не считать эндемического торфообразующего мха, все растения относятся к чисто американским пресноводным видам, которые не способны преодолеть такой путь ни по морю, ни по воздуху. В 1934 году Скоттсберг оставил открытым этот затруднительный ботанический вопрос.

После того как было доказано, что Полинезия была достижима для древнеперуанских судов, Скоттсберг (в 1956 и 1957 годах) вернулся к этой проблеме.(23) Он еще раз изучил пасхальский камыш тотора и установил его тождественность камышу Scirpus riparius (по позднейшим данным, Scirpus tatora), который произрастает в андских озерах и который аборигены разводили на тихоокеанском побережье Перу