также работала с “Pointer Sisters”, Хелен Редди (Helen Reddy), Линдой Ронстадт (Linda Ronstadt) и Джеймсом Тейлором (James Taylor). Одним из наших клиентов был Сильвестр (Sylvester). Его уже больше нет в живых, но когда-то он был исполнителем диско, известным как “Sly Stone”. У него был выдающийся голос, и сам он в моих глазах был выдающимся человеком. Он подарил мне крысу чёрно-белого окраса, которую я назвал Микки (Mickey). Микки оказался крутым засранцем. Его никогда не пугало то, что я кормил своих змей крысами. Он выжил после того, как мой младший брат вышвырнул его из окна моей спальни, и выглядел ничуть не хуже, когда спустя три дня появился у двери чёрного входа. Микки также перенёс случайную ампутацию части своего хвоста, когда его прищемило внутренним механизмом диван-кровати, не говоря уже о почти годе, который он провёл без еды и воды: мы по ошибке оставили его в квартире, которую использовали в качестве склада, а когда, наконец, мы там появились, чтобы забрать пару коробок, Микки по-дружески подбежал ко мне, будто прошёл всего день, будто, чтобы сказать мне: «Эй! Вы где пропадали?»
Микки был одним из моих самых запомнившихся любимцев. У меня было много домашних животных, начиная с пумы Кёртиса (Curtis) и заканчивая сотнями змей, которых я держал у себя. В сущности, я никогда не учился тому, как ухаживать за животными, и я определённо отношусь к животным, которых я держу, лучше, чем к большинству людей, которых знаю. Все эти животные и я разделяем одну точку зрения, о которой забывает большинство людей: в конце концов, жизнь – это выживание. Как только ты усваиваешь этот урок, то начинаешь понимать, что завоевать доверие этих зверей, которые в природе могут тебя сожрать, – значит приобрести полезный, определяющий опыт.
Вскоре после моего рождения моя мать вернулась в Лос-Анджелес, чтобы расширить свой бизнес и тем самым заложить финансовые основы для нашей семьи. Отец воспитывал меня в Англии в доме своих родителей Чарльза и Сибил Хадсонов (Charles and Sybil Hudson) на протяжении четырёх лет, и для него это было не просто. Я был довольно смышлёным ребёнком, но я не мог осознать насколько напряжённой была обстановка в доме. У моего отца с его отцом Чарльзом, насколько я понимаю, были не такие уж хорошие взаимоотношения. Тони был средним из трёх братьев и во всех отношениях оправдывал своё положение среднего брата – он был выскочкой. Его младший брат, Иэн (Ian), и старший, Дэвид (David), были гораздо больше ориентированы на семью. Мой отец посещал художественную школу, у него были те качества, которых не было у его отца. Мой отец олицетворял шестидесятые, и он был предан своим убеждениям настолько искренне, насколько безоговорочно его отец осуждал их. Мой дед Чарльз работал пожарным в Стоке, городке, который, не меняясь, катил по истории. Большинство горожан никогда не покидали Сток; многие, как мои дед и бабушка, так никогда и не решились отправиться за сотню миль на юг, в Лондон. Чарльз не выносил упорства Тони, с которым тот посещал художественную школу, и его намерения зарабатывать себе на жизнь живописью. Их расхождения во взглядах приводили к постоянным спорам, а зачастую к жёстким перепалкам. Тони утверждает, что большую часть его юности Чарльз постоянно его бил до потери сознания.
Мой дед был настолько же типичным представителем Великобритании пятидесятых, насколько типичным представителем шестидесятых был его сын. Чарльз хотел видеть всё на своих местах, в то время как Тони хотел всё перестроить и перекрасить. Думаю, мой дед пришёл в ужас, когда его сын вернулся из Парижа, влюблённый в беззаботную чернокожую американку. Интересно, что он ответил, когда Тони сказал ему, что намеревается жениться и растить своего новорождённого сына под их крышей, пока он и моя мама не приведут свои дела в порядок. В конечном счёте, я тронут тем, что обе стороны проявили такую дипломатию.
Мой отец взял меня в Лондон, как только я мог переносить поездку на поезде. Мне было два или три года, но я интуитивно догадывался, насколько далеко мы были от Стока, его растянувшихся на мили рядов домов из коричневого кирпича и старомодных жителей, – то, чем занимался мой отец, всегда было немного богемным. Мы ночевали на кушетках и проводили в Лондоне дни напролет. В Лондоне были лавовые лампы, ультрафиолетовый свет фонарей, открытые магазинчики, волнующие и притягивающие, и художники на Портобелло-Роуд (Portobello Road). Мой отец никогда не относил себя к битникам, но этот стиль жизни он впитал всем телом. Казалось, от такой жизни он перенял самые яркие её черты: любовь к приключениям, когда ты отправляешься в дорогу в одной лишь одежде и ищешь ночлега в квартире полной интересных людей. Мои родители научили меня многому, но их самый важный их урок я усвоил рано – ничто не может сравниться с жизнью в дороге.
У меня остались хорошие воспоминания об Англии. Ко мне было приковано всё внимание моих деда и бабушки. Я ходил в школу, участвовал в постановке «Двенадцать дней Рождества» (“The Twelve Days of Christmas”), а также исполнял рождественскую песенку «Маленький барабанщик» (“The Little Drummer Boy”). Я всё время рисовал и раз в неделю смотрел «Мстителей» (“The Avengers”) и «Громовержцев» (“The Thunderbirds”). Телевидение в Англии конца шестидесятых было крайне ограниченно и отражало послевоенный, «черчиллевский» взгляд на мир, какой у был у поколения, к которому принадлежали мои дед и бабушка. В то время было всего три телевизионных канала, которые, за исключением двух часов в неделю, когда по ним показывали эти две программы, крутили только новости. Неудивительно, что поколение моих родителей безрассудно окунулось в культурные изменения, едва они начались.
С тех пор, как Тони и я переехали к Оле в Лос-Анджелес, он никогда больше не разговаривал со своими родителями. Они быстро исчезли из моей жизни, и пока я рос, я часто вспоминал о них. Моя мама хотела, чтобы отец не терял связи с родителями, но для самого отца это не имело никакого значения, он просто потерял к ним интерес. Я не виделся со своими английскими родственниками до тех пор, пока “Guns N’ Roses” не стали широко известны. Когда в 1992 году мы играли концерт на стадионе “Wembley”, семейство Хадсонов приехало полным составом. За кулисами перед началом концерта я стал свидетелем, как один из моих дядей, мой кузен и дед, впервые выбравшийся из Стока в Лондон, в нашей гримёрной выпили до капли всё спиртное. В те дни наши райдеры выпивки, которые потреблялись без остатка, могли прикончить кого угодно, но не нас.
Моё первое воспоминание о Лос-Анджелесе – песня “light my fire” группы “The Doors”, ревущая из проигрывателя моих родителей дни напролёт. В конце шестидесятых и начале семидесятых годов Лос- Анджелес был тем самым местом, особенно для молодых британцев, увлекающихся искусством или музыкой: в отличие от закостенелой Англии здесь в достатке хватало творческой работы, а погода была поистине райской по сравнению с Лондонскими дождём и туманом. Кроме того, оставить Англию ради американских берегов – это ли не лучший способ показать средний палец системе и семье с её воспитанием; мой отец был более чем счастлив, оттого что поступил именно так.
Моя мать продолжила работу модельера одежды, в то время как мой отец удачно нашёл применение своему врождённому таланту художника в оформлении. У мамы были знакомства в музыкальной индустрии, поэтому её муж вскоре уже придумывал обложки для пластинок. Мы жили поодаль от бульвара Лорел- Кэнион (Laurel Canyon Boulevard) в одном из кварталов, типичных для шестидесятых, где брала своё начало улица Лукаут-Маунтин-Роуд (Lookout Mountain Road). Этот район Лос-Анджелеса всегда был раем для творческих натур по той причине, что в самом его ландшафте была что-то богемное. Дома там выстроены прямо на горных склонах среди пышной растительности. Это одноэтажные дома с гостевыми домиками и нечётным количеством любых других строений, жить в которых по соседству с другими было весьма органично. Когда я был маленький, наш район был уютным анклавом художников и музыкантов: через несколько домов от нас вниз по улице жила Джони Митчелл (Joni Mitchell). За магазином “The Canyon Store” в то время жил Джим Моррисон (Jim Morrison), так же как и Гленн Фрей (Glenn Frey), который только начинал собирать “The Eagles”. То была атмосфера людей, хорошо знающих друг друга: моя мама придумывала одежду для Джони, в то время как мой отец разрабатывал обложки её альбомов. Дэвид
