короткая: «Св. Андреюшка, даритель мужей, учитель девиц, вот я стою голая, когда же пробьет час и я получу мужа...» Вероятно, ни одна молитва не произносилась тогда с таким жаром, как эта.
Большинство девиц, однако, не ограничивалась обращением к св. Андрею, а молилась сразу десятку других святых, и каждому ставился определенный вопрос. К тому же каждой девице хотелось заинтересовать небеса этим важным для нее делом не на один день в году, а ежедневно. Когда девушка покидает школу в Бельгии, то и поныне ее заставляют вызубрить следующую свадебную молитву, сложившуюся еще в XVIII в.: «Св. Мария, сделай так, чтобы я вышла замуж, — и как можно скорее! Св. Антоний, — и чтобы у него было хорошее наследство, св. Иосиф, — и чтобы он был богат, св. Клара, — и любил меня, св. Анатолий, — чтобы он не был легкомыслен, св. Луи, — и не ревновал меня, св. Шарлотта, — чтобы я в доме господствовала, св. Маргарита, сделай так, чтобы он явился скорее, св. Александра, — и мне не пришлось бы долго ждать, св. Елевтерий, — пусть он будет хорошим отцом, св. Анелик, — и добрым католиком, св. Николай, не забудь меня».
Наиболее наглядное и яркое изображение якобы всеобщей помешанности женщин на мужском поле дают нам искусства — литература и живопись. Эта тема воспроизводится ими в бесчисленных вариациях, со все новыми преувеличениями, так что в конце концов каждая женщина превращается в минотавра похотливости.
В четверостишии «Клятва» Евлогий Шнейдер восклицает: «Красавица Дорида поклялась отдаться лишь тому, кто ей понравится, а так как ей нравятся все, то она и отдается всем и каждому». В браке женщину интересует только «сладкая любовная игра». И дело не меняется от того, что женщина уже находится в почтенном возрасте.
Пластические искусства говорят, пользуясь своими средствами, то же самое, говорят это языком, быть может, еще более страстным. Если верить им, то каждая женщина в эту эпоху — вулкан сладострастия, сжигающий любого мужчину, который подойдет. Изобразительные искусства знают вообще только «любящую» женщину, женщину, или жаждущую любви, или же дарящую любовь, все равно, в какой бы ситуации она ни находилась. Плачет ли она или молится, занята ли она разговором или предается задумчивости, спит ли она или работает. Если же она непосредственно отдается любви, то, как уже сказано, она пышет страстью, как вулкан огнем.
Каждая влюбленная женщина постоянно находится в сладострастном экстазе, и этот экстаз достигает своих последних границ, когда она одна. Портрет мужа, жениха, любовника вызывает в ее воображении картины сладострастия, или уже испытанного, или предвкушаемого ею. Любимейшее занятие женщины — отдаваться во власть влюбленным мыслям, то есть эротическим представлениям. Читая галантный роман — а она читает только такие романы, — она переживает все события, сливается со всеми героями, находящимися в галантной ситуации. Все направляет ее мысли на любовь, и ничто так не занимает ее ум, как то, что имеет отношение к любви.
Хотя такой взгляд и вытекает логически из всего галантного мировоззрения, все же позволительно спросить: так ли обстояло дело в действительности? Другими словами: является ли чрезмерная жажда наслаждения типической чертой тогдашней живой женщины, или же это только ее неверное отражение в зеркале преувеличивающей мужской психики? Ответ гласит: да, именно такова была тогдашняя женщина. И надо еще прибавить, что мы в настоящее время даже не можем себе представить надлежащим образом, до какой степени все поведение женщины было тогда насыщено эротикой, так что последняя ни на минуту не исчезала, а все собой пропитывала. Братья Гонкуры совершенно справедливо заметили: «Женщина этой эпохи вся соткана из одного сладострастия».
Гораздо важнее, однако, другой вопрос: какие причины, помимо галантного мировоззрения, создали это явление? Вопрос несколько сложнее. Здесь необходимо считаться с тремя переплетавшимися причинами. На первую, и важнейшую, мы уже указали выше. То была трудность для большинства мещанства вступить в брак и обусловленные этим осложнения в сексуальной области. Конечно, мужчины также страдали от этой неурядицы, но женщины больше, так как мужчина все же мог найти до некоторой степени суррогат в проституции. Для женщины же эта трудность вступить в брак обостряла борьбу за мужчину. А ничто так легко не приводит к систематическому выявлению женской похотливости, как трудность борьбы за обладание мужчиной. Это объясняется тем простым фактом, что мужчина легче всего поддается женщине, охваченной желанием. Так как тогда число женщин, имевших возможность рассчитывать на замужество, становилось все меньше, то в конце концов сами женщины стали пускать в ход все возможные средства и прежде всего — сознательно или бессознательно — старались приковать к себе мужчину, действуя на его чувственность.
Леклерк. Продавщица галантерейного товара
Вторая причина форсированной сладострастности женщины этой эпохи — влияние эротически возбуждающей моды... Разложение женского тела на его главные половые признаки, покупавшееся ценой страшно преувеличенного стягивания талии, имело свою цену. Создавалось постоянное давление на органы нижней части женского живота. Это неудобство — часто дамы и ночью не снимали корсета — приводило к неизбежному раздражению половой сферы, превращавшемуся, естественно, в болезненную неудовлетворенность.
Наконец, третья причина, подчеркивавшая в женской физиономии специфические линии сладострастности, коренилась в принципиальном упразднении деторождения и в передаче кормления и воспитания все же родившихся детей в чужие руки. Этим устранялось во всех браках естественное и важнейшее связующее звено между обоими полами — дети, исполняющие именно эту роль. Где нет этого звена, его необходимо чем-нибудь возместить. А это возмещение сведенная к простому флирту любовь с особенным предпочтением находит в повышенной галантности женщины. Так как мужчина и женщина не связаны друг с другом чувством, то женщина, обычно более мужчины дорожащая прочностью брака, вынуждена все время действовать на чувственность мужчины, чтобы теснее приковать его к себе.
В дворянстве и в денежной буржуазии заключались ненормально ранние браки, в неимущих классах, главным образом, в среднем мещанстве, — поразительно поздние. Мы знаем, кроме того, что в господствующих и имущих классах вступающие в брак молодые люди до свадьбы часто даже не виделись и, конечно, не знали, какой у кого характер. Обычными в этих кругах в XVIII в. стали такие браки, когда молодые встречаются в первый раз в жизни за несколько дней до свадьбы, а то и лишь накануне свадьбы.
Все эти признаки ясно говорят о том, что единственным брачным законом была безраздельно господствовавшая условность. Брак — не более как простая юридическая формула для торговой сделки. Дворянство соединяет два имени, чтобы увеличить фамильное могущество или же — для той же, разумеется, цели — имя и состояние. Имущая буржуазия таким же точно образом соединяет два состояния или присоединяет к состоянию — ради наиболее эффективной его реализации — титул. Среднее и мелкое мещанство соединяет два дохода или рабочую силу мужчины с женским индивидуумом, на долю которого выпадает обязанность наиболее рационально использовать скромный жизненный достаток. Наконец, в пролетариате вступают в брак в большинстве случаев потому, что «вдвоем жить дешевле», то есть потому, что каждый порознь не зарабатывает столько, чтобы можно было существовать.
В единобрачии главная проблема брака всегда взаимная верность. Исторически правильная оценка брака в рамках известной эпохи зависит, однако, не столько от числа уклонений от закона верности, сколько от отношения эпохи к адюльтеру. Важно знать, привилегия ли он только мужа, обнаруживается ли в учащающихся случаях неверности женщины ее стремление к самостоятельности, допускается ли обоюдная неверность тайком и осуждается только формально, представляет ли она собой, наконец, даже официальный обычай, признак хорошего тона.
Ф. Буше. Кокетка
Если все эти различные оценки вытекают прежде всего из разных потребностей классов, если все они поэтому обыкновенно существуют бок о бок в каждую эпоху, то все же — как мы не раз уже подчеркивали — каждая эпоха имеет свою особо характерную черту, так как она выстраивается на одном каком-нибудь главном экономическом законе.
