Элис прикусила губу.

– Но ты ведь говорил, она страшна, как смертный грех? Что ты не понимаешь, из-за чего Джерард так убивался?

Джерард, кажется, оскорбился, но это волновало меня меньше всего.

– Да, она жуткая, – подтвердил я, – но после нашей поездки в Венецию я был так счастлив, а она была единственной, кто мог составить мне компанию и разделить мою радость. Я напился, все было классно, а следующее, что я помню, – как мы оказались в постели.

– То есть выходные со мною настолько тебя вдохновили, что на радостях ты трахнул какую-то старую шлюху?

– Э-э-э…

– По-моему, то слово, которое ты ищешь, – «да», – подсказал Джерард.

– Точно, – по-идиотски улыбнулся я. Ну, чему тут улыбаться?

– Ты хоть раз в жизни можешь быть серьезным?

– Таки да, – с видом еврейского комика из Нью-Йорка кивнул я и осторожно шагнул к Элис. – Ты не поверишь, но все время, что я был с нею, я думал о тебе. Именно тогда я понял, как сильно я тебя люблю.

Аргументов для Элис у меня определенно не хватало, и оставалось упирать только на кратковременное помутнение рассудка.

– Поверить не могу, что я это слушаю.

– Жертва собственной половой распущенности. Здорово, правда? – вставил Джерард с видом викария, смакующего фруктовое пирожное.

– Никто в целом свете не нужен мне так, как ты. Я не могу без тебя, – молил я.

– Тем не менее я не хуже и не лучше прочих, просто тебе уже тридцать два, а я достаточно легковерна, чтобы ты мог трахать все, что шевелится, пока я не вижу. Для этого я тебе нужна? Нет уж, спасибо, обойдусь! И вот еще что: я тоже не была влюблена в тебя без памяти. Я не думала: «О, вот он, мужчина моей мечты». Думала я так: «Какого черта? Ты вроде нормальный человек, и во мне тебя, кажется, интересует не только внешность. Для тебя я не боевая добыча, как для других, ну и ладно».

– По-моему, ты была именно добычей, – вклинился Джерард. – Если честно.

Она плакала, и я, как это ни гадко, возгордился, что сумел вызвать у нее столь сильные чувства. Наверное, мы утешаемся, чем можем. Джерарда слегка задело, что мне удалось так огорчить ее. Чем это отличалось от его обиды, когда при нем Полу назвали шлюхой, сказать не берусь, но я все-таки давно его знаю.

Я вообще не понимал, что он до сих пор делает в гостиной. Любой другой на его месте уже сто раз сбежал бы из деликатности. Вероятно, он так вцепился пальцами ног в ковер, что застрял. А может, думал, что сейчас Элис скажет: «Ладно, я вижу, этот толстяк бракованный. Нет, деньги возвращать не надо, я просто беру взамен того тощего брюнета».

– Мне так плохо, – сказала она. – Думала: вот, наконец, после стольких самовлюбленных мерзавцев, психов и обманщиков, нашелся один порядочный человек. Выходит, ошиблась. Ну, что ж, все при мне: молодая, незамужняя, со своим кульманом, и в тридцать один еще бездетная.

– Тебе тридцать один год?! – прохрипел Джерард, как будто она сообщила ему, что раньше была мужчиной. Должен сказать, я и сам опешил. О возрасте я никогда ее не спрашивал, но на вид больше двадцати пяти не дал бы никак. Джерард, судя по выражению лица, размышлял, не применить ли к Элис закон о введении потребителей в заблуждение.

– Да, и это многое объясняет, не так ли? – взглянув на меня, проронила Элис. Что она имела в виду, не знаю, но явно ничего хорошего.

Джерард стоял, уперев руки в бока, и качал головой.

– Так, так, так, – бормотал он, и я испугался, не ляпнет ли он чего-нибудь вроде «подлой изменницы».

– Что ты решила? – спросил я. Я знал, что она уходит.

– Пойду найду себе кого-нибудь и затащу в койку. Вот, может, Джерарда трахну.

Джерард встрепенулся, как пес при слове «гулять».

– Не делай этого, – сказал я.

– Почему вдруг? Почему мне нельзя переспать с ним здесь, если захочу? Ты же спишь, с кем хочешь.

– Да, почему? – поддержал ее Джерард. Я видел, он пялился на ее грудь, предполагая, что к тридцати одному году она могла порядком обвиснуть, и теперь надо свыкнуться с мыслью о том, чтобы представлять себе Элис без идеально упругой груди. Окажись он сейчас с ней в постели, я уверен, что на ее грудь он смотрел бы, как домохозяйка, придирчиво выбирающая на рынке перезрелые помидоры.

– Джерард, не мешай, – сказала Элис.

– Ладно, хорошо, а может, еще вина принести?

Он уже снова подскакивал и раскачивался, как обычно. Вероятно, решил-таки взглянуть на товар, прежде чем отказываться наотрез.

– Нет, не надо.

– А может, потом, позже чего-нибудь захочешь? У меня в комнате есть шампанское, давай я положу его в морозильник?

– Джерард, уйди, прошу тебя, – вздохнула Элис.

– Мне подождать у себя?

– Джерард!

– Но ты же сказала, что, может, переспишь со мной, – возразил он, демонстрируя неслыханные после памятной речи в кладбищенской часовне глубины буквализма. Чем больше я наблюдал за ним в эти минуты, тем сильнее он напоминал мне собаку. Гораздо сильнее, чем Пола. На Элис он взирал, загадочно двигая носом из стороны в сторону, как лабрадор на таможне в аэропорту, унюхавший в багаже что-то запрещенное.

– Женщины! – буркнул он и прошел мимо Элис в свою комнату, бросив на ходу: – Вторая дверь справа.

Мы молча посмотрели друг на друга.

– Присядешь? – предложил я.