— При чем тут Лей? С Леем мы вместе работали на заводе, когда были юнцами. А потом он стал рейхсарбайтсфюрером.[37]

— Это тот Лей, кто обещал каждому немцу по «фольксвагену»?

Леш уставился на Маркуса, не понимая, чего он хочет. Хохмайстер швырнул салфетку в тарелку:

— Ваши Лей и Порше — обманщики!

Айнбиндер попытался выручить друга:

— Простите, господин генерал. Маркус после контузии и ранения еще не пришел в себя.

Леш беззвучно открывал и закрывал рот, побагровев от гнева. Но Хохмайстера понесло:

— Ты, Вилли, разве не слышал, как словчил этот профсоюзный фюрер Роберт Лей?!

— Маркус, прошу тебя — остановись!

— Нет уж, позволь рассказать. Для танковой программы нужно было много денег. Тогда Лей решил надуть собственный народ. В тридцать восьмом он объявил: через три года каждый немецкий рабочий станет владельцем автомобиля. Он назвал его «фольксваген» — «народный автомобиль». За это из недельного заработка удерживали пять марок. Как только у будущего владельца накапливалось около тысячи, ему вручали жетон на право получения малолитражки по мере ее изготовления. И что же ты думаешь?! Собрав несколько сот миллионов, Лей передал их на «благо народа ради войны». На эти деньги для Порше построили огромный танковый завод. Теперь вся лучшая сталь идет ему, а мне на свой «фауст» не дают даже крох!

— Он делает «тигры». Это не то что ваша игрушечная пушчонка! — Леш наконец обрел дар речи.

— Почему вы все время суете мне палки в колеса?!

— Я не верю в ваш проект! Вы занимаете экспериментальную лабораторию училища! Пользуетесь моей добротой!

— Мы вам признательны, господин генерал… Ручаемся, через два-три месяца вы измените свое мнение, — опять вмешался Айнбиндер.

Леш выпил вина, успокаиваясь. Ссориться с сосунком, которому потворствует Ширах, он не хотел, но и на примирение идти считал ниже своего достоинства…

— Старая скотина, неуч, фанфарон! — ругался Хохмайстер по дороге в лабораторию.

— Ты устал, издергался, — успокаивал Айнбиндер. — Ну, зачем связываться с этим ослом? Еще шепнет в гестапо. Как же! Оскорбил самого рейхсарбайтсфюрера!

— Не шепнет.

…С тех пор как Хохмайстер и Айнбиндер вернулись с Восточного фронта, потеряв в Подмосковье своего друга Иоганна Радлова, неудачи сыпались одна за другой.

Казалось бы, что может быть проще артиллерийского боеприпаса? Гильза с порохом, собственно снаряд, представляющий собой металлический заостренный цилиндр со взрывчаткой, взрывателем и так называемыми средствами воспламенения: либо капсюльной втулкой, либо капсюлем-воспламенителем, либо «пистоном». Самый мудрый элемент — взрыватель — состоит из пятидесяти деталей. Однако по противоречивости требований, предъявляемых к снарядам, они вряд ли уступят сложнейшему механизму. В момент выстрела на детали снаряда действует сила до трех тысяч атмосфер. В этот миг снаряду, взрывчатке, взрывателю надо быть «бесчувственными». Но после того как снаряд вылетел из ствола, он должен взрываться от малейшего касания, даже от попадания в лист дерева.

Таково жесткое условие!

Много сил положили конструкторы артиллерийских боеприпасов, прежде чем нашли способ преодоления этих противоречий.

Кумулятивная противотанковая граната, которую хотел приспособить к ружью Маркус, не поддавалась никаким перегрузкам. Она взрывалась при выстреле. Патрон разрывал ствол.

Чрезвычайно чуткий механизм взрывателя надо было заменить менее чувствительным. Но тогда взрыв происходил или с большим запозданием, или вообще его не было.

Хохмайстер вооружился большой лупой и стал разглядывать пороховую шашку. При сильном увеличении на сером фоне разбегались микроскопические трещинки.

— Вилли! Кажется, я нашел разгадку, — не очень уверенно проговорил он. — Смотри! Эти трещины быстро разваливают шашку, резко увеличивают площадь горения. Возникает непропорционально большое количество газов — и ствол не выдерживает давления.

Айнбиндер предложил использовать бездымный пироксилиновый порох, похожий на макароны. Но ровного и постоянного горения не получилось.

«Надо создавать новый порох», — подумал Маркус, хотя эта мысль звучала парадоксально.

Засели за книги по взрывчатым веществам. Теоретические построения проверяли опытами. Ходили с потемневшими от растворов, с обожженными кислотами руками. После многих экспериментов остановились на патроне из бездымного пироксилинового пороха на нелетучем растворителе. Патрон представлял собой коричневую цилиндрическую болванку со сквозным отверстием в центре. Горел он устойчиво, равномерно увеличивая давление на днище выстреливаемой гранаты.

Но когда снова испытали «фауст», граната пролетела всего тридцать метров. Любой пехотинец мог бы обойтись и без ствола. Он попросту метал бы гранату рукой, и нечего было огород городить.

К тому же граната неустойчиво вела себя в полете. Пробовали увеличить размеры стабилизатора — результат получался неутешительный. Попытались придать гранате вращательное движение. Для этой цели просверлили несколько отверстий в корпусе патрона. Часть пороховых газов прорывалась через них, реактивная сила заставляла гранату проворачиваться вокруг продольной оси, способствуя лучшей стабилизации и дальности.

На устранение всяких неполадок уходило время.

Если все использованные на полигоне гранаты применить на фронте, они бы выбили у противника не меньше сотни танков. Справедливости ради, надо заметить, что генерал Леш безропотно подписывал многочисленные счета, хотя сам не верил в «фаустпатрон» — больно уж хрупкой, ненадежной, действительно игрушечной казалась ему эта хлопушка.

Впрочем, не только Леш, но и чины из отдела вооружений вермахта скептически смотрели на работу Хохмайстера. «Фаустпатрон» как бы выпадал из системы гигантомании, господствующей в рейхе, выглядел маленьким гадким утенком. Скульпторы ваяли многотонные статуи мускулистых кроманьонцев — предков арийской расы. Архитекторы воздвигали дворцы и спортпаласы, украшенные огромными символами нацизма. Художники писали многометровые полотна в духе глянцевитых картин Саломона Рейсдала[38], которого считали предтечей фашистского реализма. Оружейники ломали головы над сверхмощными артиллерийскими орудиями типа «дора». Авиаконструкторы разрабатывали проекты летающих супергигантов, способных бомбить Нью-Йорк и Сингапур. Тот же Фердинанд Порше воплощал замысел сверхтанка «Маус» с 350-миллиметровой броней и весом чуть ли не в двести тонн.

Пристрастие ко всему огромному, тяжелому, похожему на чудо, способному сразу изменить ход войны, бесило Хохмайстера. Проекты, один нелепее другого, неизменно находили поддержку, несмотря на то, что они не отвечали ни боевой эффективности, ни производственным возможностям заводов.

Выводили его из себя и знакомцы со времен учебы в инженерном училище: историк Вебер — Библейский Вор и культурфюрер Шмуц — Собака. То ли их приставил для слежки за Маркусом Леш, то ли по собственной инициативе они приняли на себя обязанности по политическому воспитанию молодых оружейников. Не проходило дня, чтобы кто-то из них не появлялся в лаборатории. Издавая фальшивые вопли о жертвенности, о героизме, эти политические жулики чувствовали себя как лягушки в болоте. Они считали, что с победой нацизма наступило их время. Они не понимали, чем были заняты Хохмайстер и Айнбиндер. По их мнению — пустяками. Однако со своими трескучими тирадами носились, точно курица, снесшая золотое яйцо.

Просмотрев последний выпуск «Дойче вохеншау»[39] о приезде Муссолини в Берлин, Вебер разразился панегириком в его честь. В полковничьем мундире, висевшем на нем, как на огородном чучеле, в высоких сапогах с ремешками на икрах, Библейский Вор расхаживал по лаборатории, махал костлявыми руками и произносил речь, словно находился на митинге:

— Диктатор всегда любим, когда массы боятся его. Фашистское государство — это воля к власти и