отец больше не будет жить с нами, но Эрик слишком умный и чуткий ребенок, чтобы не понять настоящего положения дел.

После того как его отец окончательно переехал, Эрик стал задом наперед носить толстовку с капюшоном и закрывал лицо везде, где можно. Как бы я его ни умоляла, он продолжал прятаться. Но в тот день он, кажется, перестал замыкаться в себе и пытался меня подбодрить.

«Спасибо, милый. Ты прав. Все будет хорошо».

Снова и снова я удивляюсь способности Эрика читать мои мысли. С самого рождения его интуиция была поразительно развита. Он мог ухватить мою мысль в тот момент, когда я никак этого не ожидала, как будто между нами и впрямь телепатическая связь. Мы частенько играли в игру «Подумай Меня Домой». Когда обед готов и Эрику пора идти кушать, я должна была направить ему мысленный зов. И действительно, через некоторое время в дверях всегда раздавался топот, а Эрик буднично говорил: «Хорошо, мамуль. Я пришел».

Эрик сильно отличался от остальных детей. Позже, когда пришла пора отдавать сына в школу, я заметила, что одноклассники его не понимают и поэтому он часто прикрывался стеной отчуждения. В результате Эрик стал много фантазировать. Он часто без предупреждения так глубоко погружался в иллюзорный мир своего воображения, что терял связь с реальностью. Точнее, тот мир и становился для него реальностью.

Однажды, когда ему было около восьми лет, Эрику стало скучно на уроке, и в поисках убежища он нырнул в свой иллюзорный мир. Он стал тигром, преследующим свою добычу в джунглях. Он тихо крался сквозь густую зеленую листву мимо обезьянки, рыскающей в поисках еды. Внезапно он прыгнул и схватил свою добычу.

«Эрик! Что ты делаешь?» – услышал он пронзительный крик учительницы. От толчка Эрик вернулся к реальности и обнаружил, что сидит на полу классной комнаты и вцепился зубами в край своей деревянной парты! Он пристыженно извинился перед учительницей. А позже сказал мне, что совершенно не знал, как объяснить ей свое поведение, и, кроме того, по его мнению, учительница уже все равно давно не пыталась его понять.

Я всегда знала, что воображаемый мир Эрика появился не только потому, что он нуждался в убежище, или из-за его неспособности найти общий язык с другими детьми, но и как признак особой чувствительности ко всем свойственным детству переживаниям. Его сильно ранили вещи, которые другие дети даже не замечали.

Эта черта проявилась особенно сильно, когда ему было десять лет. Однажды в начале каникул, как Эрик рассказывал, он предложил однокласснику – кажется, его звали Джейсон – поиграть вместе. Но Джейсон ответил: «Не-а. Я пойду играть в футбол с ребятами. Хочешь с нами?»

Эрик не хотел абсолютно. В последний раз, когда они играли в футбол, он больно ударился и домой вернулся с синяком под глазом. «Ни за что», – сказал Эрик.

«Ну а я пойду, – развернулся Джейсон, – делай что хочешь». Эрик тяжело воспринял такой ответ. Он, скорее всего, сразу же подумал, что раз Джейсон не хочет с ним играть, то он ему не нравится, а раз он не нравится ему, то и всем остальным тоже.

Если он действительно думал именно так, то я могу представить, насколько невыносимы были для него эти мысли. Эрик нашел брошенную кем-то скакалку, без раздумий взобрался на трехфутовый забор, закрепил наверху один конец, второй обвязал вокруг шеи и прыгнул.

К счастью, учительница, дежурившая на детской площадке, заметила Эрика мгновением раньше, чем случилось непоправимое. Она успела подхватить моего сына и позвала другого учителя, чтобы тот развязал веревку.

Эрик серьезно не пострадал, но до смерти всех напугал. Меня сразу вызвали в школу, и, когда я сидела в кабинете директора рядом с сыном, по моим щекам текли слезы.

«Малыш, почему ты это сделал? – спросила я его. – Ты же знаешь, что можешь рассказать мне обо всем, что тебя беспокоит, и мы вместе справимся с любой бедой. Я люблю тебя. Твой папа любит тебя. Бог любит тебя».

«Но в школе меня никто не любит, мам», – со слезами проговорил Эрик.

Я обняла своего сына. Как же мне ему помочь? Мне отчаянно нужно было это понять.

Обсудив этот случай со школьным психологом, я решила как можно меньше заострять на нем внимание. И учителя и психологи считали, что такая реакция самая правильная в такой ситуации. Я твердо решила помочь Эрику преодолеть боль, которую он испытывал из-за того, что его отец не живет с нами больше.

К сожалению, ничего не вышло.

Всего два дня спустя Эрик попытался повеситься снова, на этот раз на крючке в платяном шкафу. Тогда я приняла тяжелое решение отвезти Эрика в психиатрическую лечебницу. Казалось, у меня просто нет другого выбора.

Пока мы ехали по шоссе к больнице, меня разрывала внутренняя боль, я думала, что не могу оставить своего ребенка в этом страшном месте. Ему же всего десять лет! Я не знала, понимает ли Эрик, что ему придется жить там не только вдали от отца, но и от меня, от всего, что он любит… от дома, наконец, который был для него пристанищем и убежищем.

«Мам, не волнуйся. Со мной все будет хорошо. Ты же сможешь навещать меня в любое время».

И снова он прочел мои мысли. Как ребенок может быть таким чутким и таким тревожным в одно и то же время? – с грустью думала я.

Ведя Эрика за руку, я вслед за сотрудником больницы прошлась по зданию и осмотрела его. Место нельзя было назвать неприятным, но все равно это была больница. Мы поговорили с докторами и медсестрами, распаковали вещи, в последний раз обняли друг друга и попрощались. Я не смогу видеть своего сына целую неделю. Казалось, я не смогу вынести разлуку с моим маленьким мальчиком. Он же так нуждался во мне, ему будет так одиноко. Почему так получилось? Меня душил гнев.

В полном смятении, я абсолютно бессознательно вела машину по улицам города. Многие дни я держала свои чувства в себе. Конечно, я старалась быть сильной для Эрика, но теперь не от кого было прятать слезы. Я рыдала.

У меня в голове билась мысль: «Почему это случилось? Почему некому мне помочь… поддержать? Я одна, совсем одна!» Я едва не бросила руль.

Я припарковала машину и, спотыкаясь, вошла в пустой дом. Совсем одна. Я упала в кровать, не снимая одежды, закуталась в плед и зарыдала. Мне было так необходимо утешение. А потом я услышала, как кто-то сказал: Ты не одна, Каролин.

Я подскочила на кровати, изумленно оглядываясь. Комната была пуста.

Я с тобой.

Вот опять. Этот голос из ниоткуда. Но на этот раз я не испытала удивления или беспокойства. В действительности я ощутила лишь непередаваемое чувство умиротворения. Неожиданно я поняла, кто со мной говорит.

Голос мягко обволакивал и растворялся в каждой клеточке моего тела. С облегчением я снова легла на спину и заснула глубоким целебным сном.

Когда я проснулась следующим утром, солнце заливало светом мою комнату. Впервые за долгое время мое сердце переполняла надежда. Я даже поймала себя на том, что напеваю себе под нос какую-то песенку, пока одевалась на работу. Теперь я чувствовала – я знала: с Эриком все будет хорошо. Я знала, что смогу преодолеть все это… с Божьей помощью.

Но пока я ехала на работу, сомнения снова прокрались в мои мысли.

Тебе пора повзрослеть, брюзжало подсознание. Думаешь все наладить только из-за того, что тебе вдруг показалось, что на твоей стороне Бог?

Я ненавидела это. Я ненавидела, когда мое приземленное и скептически настроенное подсознание мешало мне чувствовать себя хорошо – как обычно, оно включилось как раз в тот момент, когда я уже почти поверила в лучшее. Стоп! – одернула я себя. – Только не это! Господи, помоги мне. Просто дай мне знать, что Ты на самом деле со мной, что я не придумала все это прошлой ночью.