— Амелия, расскажите, что с вами случилось после того, как вас схватила та ужасная машина.

— Меня пригнали сюда.

— Только и всего? Возможно ли, чтобы этим дело и ограничилось?

— Я бы не хотела пережить все заново, — заявила она. — Ну, а с вами-то, с вами что произошло? Каким чудом вы после многомесячного отсутствия явились к нам верхом на наблюдательной башне?

— Предпочел бы сперва послушать ваш рассказ. И мы по очереди принялись излагать друг другу то, что оба горячо стремились узнать. Главное — ни с одним из нас не случилось самого худшего, уж в этом-то мы теперь могли быть уверены. Амелия начала первой, поведав о своем путешествии из Города Запустения в этот лагерь для рабов.

Рассказывала она лаконично, по-видимому опуская многие подробности: то ли хотела избавить меня от самых неприятных впечатлений, то ли не желала напоминать о них себе. Путешествие заняло много дней, по большей части в крытых экипажах. Узники были лишены элементарных санитарных удобств, кормили их всего раз в сутки. Тогда же Амелии довелось, как и мне на борту снаряда, увидеть, как питаются сами чудовища. В конце концов ее и всех остальных, кто сумел пережить дорожные невзгоды, в общей сложности человек триста, — воистину, машины-пауки агрессоров в тот давний день, когда они напали на Город Запустения, не теряли времени даром — в самом плачевном состоянии доставили сюда и отрядили на работу в красных зарослях под надзором марсиан из близлежащего города.

Тут я решил, что Амелия закончила свое повествование, и пустился в пространный пересказ собственных приключений. У меня накопилось, чем поделиться, и я не скупился на подробности. Когда я перешел к описанию смертоносного шкафа, установленного на борту снаряда, от меня не потребовалось ничего смягчать: Амелия и сама видела дьявольское изобретение в действии. Тем не менее, выслушав мой рассказ, она слегка побледнела.

— Пожалуйста, не задерживайтесь на этом.

— Как! Разве эта сторона здешней жизни вам не знакома?

— Разумеется, знакома. Только не надо живописать свои наблюдения с такой страстью. Варварский инструмент, который мы видели, используется здесь повсюду. Такой же точно есть и здесь, в бараке.

Я остолбенел от неожиданности, горько сожалея, что вообще затронул эту тему. Амелия сказала, что каждый вечер шесть, а то и больше рабов приносятся в жертву ненасытному шкафу.

— Но это же возмутительно! — воскликнул я.

— А почему, как вы думаете, угнетенные этого мира столь малочисленны? — с горячностью ответила мне Амелия. — Потому что лучших сынов народа лишают жизни ради того, чтобы благоденствовали чудовища!

— Не стану больше говорить об этом, — пообещал я и приступил к завершающей части своего рассказа.

Я поведал о том, как мне удалось выбраться из снаряда, описал битву, свидетелем который стал, и, наконец не без понятной гордости стал описывать, как сумел одолеть и убить чудовище в башне. Этот мой рассказ Амелии, видимо, пришелся по сердцу, и я вновь не поскупился на эпитеты. Осуждения они не встретили; более того, когда я добрался до конца повествования и чудовище испустило дух, Амелия захлопала в ладоши и засмеялась.

— Вы должны повторить свой рассказ сегодня же вечером, — решила она. — У моего народа это вызовет большое воодушевление.

— Как вы сказали? У вашего народа?

— Дорогой мой, вы должны понять, что я осталась в живых отнюдь не по чистой случайности. Оказалось, что мне уготована роль долгожданного вождя, который, если верить легендам, избавит их от угнетения.

Немного позже нас прервали рабы, возвращающиеся в барак после дневных трудов, и обмен впечатлениями пришлось на время отложить.

Рабы входили внутрь через два герметизированных коридора, и с ними надсмотрщики-марсиане, которые, как я понял, имели отдельные комнаты в том же здании. У некоторых надзирателей были электрические бичи, но, переступив порог, они безбоязненно отбрасывали свое оружие прочь.

Я уже писал, что самое обычное для марсианина настроение — полнейшее уныние, и несчастные рабы не составляли исключения. Правда, теперь, когда я столько пережил и узнал, когда собственными глазами — и не далее как сегодня — видел учиненную чудовищем бойню, я относился к ним с большим пониманием, чем прежде.

После возвращения рабов в бараке наступил период общего оживления, когда они смыли с себя накопившуюся за день грязь и им подали пищу. С тех пор как я ел в последний раз, прошло много часов, и, хотя в сыром виде красные стебли были малосъедобны, я набрал себе столько, сколько вместили руки.

Но время ужина к нам присоединилась маленькая рабыня, которую Амелия звала Эдвиной. Меня поразило, как хорошо сумела девочка овладеть английским, и вместе с тем позабавило, что она, не осилив иных каверзных согласных, тем не менее переняла у Амелии ее интонации. (Приводя в своем повествовании слова Эдвины, я не стану и пытаться передать фонетически ее единственный в своем роде акцент, я буду переводить их на правильный английский язык; но, признаться, поначалу ее речь казалась мне совершенно невразумительной.)

От моего внимания не ускользнуло, что, пока мы ужинали (столов не было и в помине, мы все сидели на корточках на полу), рабы держались от Амелии, да и от меня на почтительном расстоянии. Самое большее, на что они отваживались, — бросить в нашу сторону взгляд украдкой, и только Эдвина села подле нас и вела себя в нашем обществе как равная.

— Но ведь они, несомненно, должны были к вам привыкнуть? — обратился я к Амелии.

— Они смущаются не меня, а вас. Вы ведь тоже персонаж из легенды.

Тут Эдвина, которая слышала мой вопрос и уразумела его, произнесла:

— Ты знаменитый бледный карлик. — Я нахмурился и посмотрел на Амелию: не пояснит ли она мне, что это значит? А Эдвина продолжала: — Наши мудрецы рассказывали о бледном карлике, который сойдет к нам с боевой машины.

— Понятно, — ответил я и улыбнулся, вежливо наклонив голову. Потом, когда Эдвина отодвинулась и не могла меня слышать, я поинтересовался: — Но если вы, Амелия, играете для этих людей роль мессии, почему вам приходится работать вместе с ними?

— Это не прихоть. Надсмотрщики в большинстве своем привыкли ко мне, но если вдруг из города явится новичок, ему сразу бросится в глаза, что я не работаю вместе со всеми. К тому же в легендах прямо сказано, что тот, кто поведет народ за собой, выйдет из его среды. Иначе говоря, из рабов.

— Вероятно, мне следовало бы послушать эти легенды, — заявил я.

— Эдвина с удовольствием перескажет их вам.

— Вы упомянули о надсмотрщиках. Как случилось, что их здесь перестали бояться?

— Потому что мне удалось внушить им истину: у всех человеческих существ на Марсе — один общий враг. Поймите, Эдуард: я не просто играю уготованную мне роль. Я действительно убеждена, что революция назрела. Чудовища правят людьми, разделяя их, натравливая одну часть народа на другую. Рабы страшатся надзирателей, поскольку думают, что за теми стоит могущество чудовищ. Горожане поддерживают существующую систему, поскольку пользуются известными привилегиями. Но, как мы с вами убедились, эта система служит исключительно интересам чудовищ. Единственное, что им нужно от людей, — это наша кровь, и рабство — самый легкий способ ее получить. Мне оставалось лишь доказать надзирателям — которые, кстати, тоже знакомы с легендами, — что чудовища враждебны любому человеческому существу.

Пока мы беседовали вдвоем, рабы вынесли остатки пищи, однако спустя секунду словно оцепенели: снаружи неожиданно ворвался звук — ужасающая пронзительная сирена, эхом отозвавшаяся по всему бараку. Амелия сильно побледнела, отвернулась и ушла в свой угол. Я последовал за ней и застал ее в слезах.

Эта сирена… — сказал я. — Она на самом деле означает то, что мне подумалось?

— Они пришли за своими жертвами, — ответила Амелия, и ее рыдания возобновились с удвоенной силой.

Не стану описывать последовавшую затем жуткую сцену, хочу только пояснить, что рабы завели в своей среде своеобразные правила, основанные на жребии, и шестеро горемык проследовали в комнатушку, где был установлен шкаф-убийца, в мертвой тишине.

Амелия призналась, что никак не ожидала появления чудовищ в лагере именно в этот вечер: близ зарослей осталось не мало трупов, и она надеялась, что сегодня чудовища удовольствуются кровью, выкачанной из этих уже бездыханных тел.

За Амелией и за мной прислали Эдвину.

— Мы хотим слышать приключения бледного карлика, — обратилась она к Амелии. — Это поднимет наш дух.

— Неужели мне надо выступать перед ними? — спросил я. — Я просто не знаю, что говорить. И потом, как они поймут меня?

— Они ждут вашего рассказа. Ваше появление было очень эффектным, и они хотят услышать все из ваших уст. Эдвина будет вашей переводчицей.

— А вам случалось проделывать это самой?

Амелия кивнула.

— Мне сообщили об этом ритуале, когда я учила Эдвину говорить по-английски. Как только она овладела достаточным запасом слов, мы подготовили маленькую речь, и с того дня я стала их признанным вождем. Вас не примут здесь окончательно до тех пор, пока вы не пройдете тот же ритуал.