— Значит, нам придется самим искать дорогу домой?

Амелия пододвинулась ближе и взяла меня за руку.

— Вот именно, — только и сказала она.

Солнце миновало зенит, и стена зарослей стала вновь отбрасывать тень, а мы все шли и шли вперед. И тут, как раз когда появилась настоятельная необходимость передохнуть, я вдруг схватил свою спутницу за локоть и указал прямо перед собой.

— Глядите, Амелия! — крикнул я. — Вон там, на горизонте!..

Открывшееся нашему взору зрелище было самым желанным из всех, какие только мы могли себе вообразить. Впереди появилось что-то металлическое, полированное, отражавшее солнечный свет нам в глаза. По устойчивости блеска можно было судить, что он никак не может исходить от естественного источника, например от моря или озера. Он был делом человеческих рук, первым признаком цивилизации.

Мы поспешили навстречу сиянию, но оно, как нарочно, в тот же миг исчезло.

— Что случилось? — забеспокоилась Амелия. — Нам что, померещилось?

— Каков бы ни был источник света, он передвинулся, — ответил я. — Об обмане зрения не может быть и речи.

Хотелось броситься вперед со всех ног, но высота по-прежнему давала себя знать, и пришлось довольствоваться обычным равномерным шагом. Через две-три минуты мы вновь заметили отраженный свет и поняли окончательно, что это не заблуждение. Тогда мы наконец вняли здравому смыслу и позволили себе короткий отдых, съели остаток шоколада и выпили соку столько, сколько смогли. Подкрепившись, мы зашагали дальше в том направлении, откуда шло прерывистое сияние, полагая, что наша затянувшаяся вынужденная прогулка вот-вот закончится.

Однако миновал еще час, прежде чем мы приблизились к источнику света достаточно, чтобы рассмотреть его; к тому времени солнце переместилось дальше по небосклону и блеск перестал резать глаза. В пустыне высилась металлическая башня — именно ее крыша и служила отражателем солнечных лучей. В разреженной атмосфере расстояния обманчивы, и, хотя мы разглядывали башню довольно долго, понадобилось подойти к ней почти вплотную, чтобы по- настоящему оценить ее размеры. Впрочем, вблизи стало видно, что башня не одинока и что на некотором отдалении от нее находятся три или четыре такие же.

Общая высота ближней башни составляла футов шестьдесят. Что же касается конструкции, то единственное, с чем я могу сравнить ее, — это с огромной вытянутой булавкой: тонкую центральную опору венчала круглая, замкнутая со всех сторон платформа. Описание мое, разумеется, не вполне точно — хотя бы потому, что у башни была не одна опора, а три. Они стояли очень близко друг к другу и поднимались к платформе строго параллельно; мы с Амелией заметили эту тройственность, лишь когда очутились прямо под башней. Все три опоры прочно уходили в грунт, но, подняв голову, я сразу же понял, что платформу можно поднимать и опускать: опоры оказались сочлененными в нескольких местах и были выполнены из телескопических труб.

Платформа, венчающая башню, в поперечнике достигала, пожалуй, десяти футов, а в высоту — семи. С одной стороны виднелось нечто напоминающее большое овальное окно, но если это и было окно, то из темного стекла, и рассмотреть что-либо за стеклом с того места, где мы стояли, не удавалось. Платформа висела над опорой на подвеске наподобие карданной, и именно подвеска позволяла ей покачиваться с боку на бок, что и вызывало отражение света, привлекшее наше внимание. Покачивание продолжалось и теперь, но, кроме этого, на башне и вокруг нее не было заметно ни малейших признаков жизни.

— Эй, кто там наверху! — позвал я и почти сразу же повторил свой клич.

То ли меня не расслышали, то ли голос мой ослабел куда больше, чем я предполагал, только на мой призыв не последовало никакого ответа.

Пока я разглядывал башню, Амелия вдруг обогнала меня на несколько шагов, устремив свой взор в сторону зарослей. Мы вынужденно отдалились от растительной стены, чтобы подойти к башне, но только теперь я, уразумел, что стена отступила: она не просто оказалась дальше, чем можно было ожидать, но при том еще и снизилась. И самое главное — у подножия стены работали люди, много людей.

Амелия повернулась ко мне, и на ее лице читалась нескрываемая радость.

— Эдуард, мы спасены! — воскликнула она, подбегая ко мне, и мы от души обнялись.

Как же было не радоваться, если мы получили неоспоримые доказательства того, о чем так долго мечтали: местность обитаема. Я хотел сразу же броситься к людям, но Амелия остановила меня:

— Сначала надо привести себя в порядок. Порывшись в ридикюле, она отдала мне воротничок и галстук. Я нацепил их на шею, а Амелия, присев на корточки, занялась своим лицом, потом попыталась фланелевой салфеткой счистить с платья самые броские пятна, оставленные соком, и, наконец, расчесала волосы. Я испытывал крайнюю нужду в бритье, но со щетиной, увы, приходилось мириться.

Тревожила нас не только неопрятность в одежде, но и еще одно прискорбное обстоятельство. Долгие часы, проведенные на солнцепеке, не прошли для нас бесследно; по правде говоря, мы оба довольно сильно обгорели. Лицо Амелии приобрело пунцовый оттенок (мое, по ее уверению, было не лучше), и, хотя она нашла в своем ридикюле баночку с кольдкремом и попыталась смягчить кожу, ожоги причиняли ей значительные страдания.

Когда мы подготовились к встрече, она сказала:

— Я возьму вас под руку. Мы не знаем, кто эти люди, и для нас очень важно произвести на них благоприятное впечатление. Если мы будем вести себя с достоинством, к нам и отнесутся соответственно.

— А как быть с этой штукой? — я указал на корсет, который по-прежнему открыто свисал между ручек ридикюля. — Полагаю, сейчас самая пора с ней расстаться. Если мы хотим сделать вид, что просто прогуливаемся после обеда, ваша ноша выдаст нас с головой.

Амелия нахмурилась, очевидно, не зная, как поступить. В конце концов она расправила корсет и опустила его на грунт, прислонив к одной из опор башни.

— Оставим его здесь, — решила она. — Поговорим с этими людьми, потом я смогу вернуться за ним.

Подойдя ко мне, она взяла меня под руку, и мы вместе двинулись в направлении работающих людей. И опять убедились, что в прозрачном разреженном воздухе зрение обмануло нас: заросли были еще дальше от нас, чем представлялось от подножия башни. Один раз я обернулся через плечо — платформа наверху башни по-прежнему размеренно качалась.

Приблизившись к рабочим — ни один из них пока что не заметил нас, — я обратил внимание на встревожившее меня обстоятельство. Еще не вполне разобравшись, в чем дело, я даже высказал Амелии что-то по этому поводу, но, когда мы подошли ближе, у меня отпали последние сомнения: в большинстве своем люди — а среди них были и мужчины, и женщины — работали почти совершенно обнаженными.

Я остановился как вкопанный и отвернулся.

— Дальше мне лучше идти одному, — произнес я. — Будьте добры, подождите меня.

Амелия, которая отвернулась от рабочих вслед за мной, поскольку я схватил ее за руку, теперь присмотрелась к ним повнимательнее.

— Очевидно, я менее застенчива, чем вы. От чего это вы стараетесь меня оградить?

— Они не соблюдают приличий, — пробормотал я в большом смущении. — Мне лучше поговорить с ними без вашего участия.

— Ради всего святого, Эдуард! — воскликнула Амелия, не скрывая гнева. — Мы чуть не погибли от голода, а вы допекаете меня дурацкими приличиями!

Она выпустила мою руку и двинулась вперед одна. Я бросился за ней, хоть мои щеки и пылали от замешательства. Амелия не раздумывая направилась к ближайшей группе рабочих: десятка два мужчин и женщин подсекали красные растения длинными ножами.

— Эй, ты! — обратилась она к крайнему из рубщиков, перенося на него спровоцированный мною гнев. — Ты говоришь по-английски?

Человек тотчас обернулся и уставился на нее в немом изумлении — этого мгновения мне достало, чтобы увидеть, что он очень высок, что кожа у него обожжена до красноватого оттенка и что на нем нет никакой одежды, кроме грязной набедренной повязки, — а затем пал Амелии в ноги. В тот же миг и все остальные, кто работал вокруг, побросали ножи и рухнули на грунт вниз лицом.

Амелия подняла на меня глаза, и я убедился, что ее повелительная манера исчезла так же быстро, как и появилась. Амелия явно струсила, и я поспешил подойти и встать с нею рядом.

— Что случилось? — спросила она шепотом. — Что такого я натворила?

— Очевидно, вы перепугали его до икоты.

— Извините меня, — обратилась Амелия к лежащим уже гораздо мягче. — Кто-нибудь из вас говорит по-английски? Мы очень голодны, и нам нужен ночлег…

Никто не проронил ни слова.

— Попробуйте на другом языке, — предложил я.

— Excusez-moi, parlez-vous francais? — спросила Амелия. И, не дождавшись ответа, прибавила: — Habla usted Espanol? — Затем она испробовала немецкий и итальянский.

— Никакого толку, — повернулась она ко мне. — Они ничего не понимают.

Я приблизился к тому из рабочих, к которому Амелия обратилась вначале, и опустился на корточки рядом с ним. Он приподнял лицо и уставился на меня слепыми от страха глазами.

— Встаньте, — сказал я, сопровождая свои слова жестами, понятными и ребенку. — Ну-ка, старина, поднимайтесь на ноги…

Я протянул руку, чтобы помочь ему. Он недоуменно вытаращился в ответ, но спустя минуту все же поднялся и замер передо мной, понурив голову.

— Мы не сделаем вам ничего дурного, — продолжал я, вкладывая в эту фразу всю симпатию, на какую был способен, но без всякого успеха. — Чем вы, собственно, здесь занимаетесь?..

И я многозначительно глянул в сторону зарослей. На сей раз ответ не заставил себя ждать: мужчина повернулся к остальным, выкрикнул что-то неразборчивое и тут же, наклонившись, схватился за оброненный нож.

Я отступил на шаг, полагая, что сейчас мы подвергнемся нападению, но, право же, трудно было ошибиться сильнее. Рабочие повскакали на ноги, подобрали свои ножи и принялись за прерванную работу, подсекая и перерубая растения как одержимые.

Амелия тихо произнесла: