на крюк, который будет на конце спущенного мной троса. Когда сделаешь все, я подниму вас обоих с верхушки башни при помощи лебедки, сброшу специально приготовленный балласт — и мы полетим прочь! Жаль, что вам обоим придется очень нелегко в полете, но другого способа нет. Когда мы удалимся на достаточное расстояние от башни, я подниму вас обоих на площадку. Если понадобится, я спущу аэроплан, чтобы сделать это, а потом мы помчимся в Илсин.
Когда мы будем в безопасности, наши люди атакуют башню. Мы должны дать им этот шанс, потому что они ждут его. Несколько человек, переодетых в обмундирование твоих похитителей и с их оружием, побегут, преследуемые нашими людьми. Все подготовлено. Первые попросят турок в башне впустить их, и если турки не узнают об исчезновении твоего отца, они, возможно, и сделают это. Оказавшись в башне, наши люди постараются открыть врата. На верную смерть идут, бедняги! Но все они добровольцы и умрут с оружием в руках. А если выживут, их ждет немеркнущая слава.
Луна сегодня взойдет почти в полночь, так что у нас много времени в запасе. Взлетим в десять. Если все пойдет хорошо, я доставлю тебя в башню меньше чем за четверть часа. Несколько минут уйдет на то, чтобы надеть на отца пуленепробиваемый костюм и пояс. Меня не будет над башней считанные минуты, и, Господи помоги, задолго до одиннадцати мы окажемся в безопасности. А тогда наши горцы смогут взять башню. Возможно, когда пальбу из ружей услышат на военном корабле — пальба будет непременно, — капитан турецкого судна попытается высадить морской десант. Но Рук встанет у них на пути, и, если я не ошибаюсь в этом человеке и в «Леди», сегодня ночью турки не слишком будут досаждать нам. В полночь ты и твой отец уже сможете быть на пути к Виссариону. А утром я побеседую с морским капитаном.
Удивительная храбрость и выдержка моей жены не изменили ей. За полчаса до назначенного времени она была готова отправиться в путь. Она усовершенствовала разработанный план в одном пункте. Надела на себя полагавшийся ей пояс и обвила трос вокруг талии, так что оставалось только закрепить пояс на ее отце. Она решила держать предназначенный ему пуленепробиваемый костюм в пакете, привязанном к спине, так что, если бы обстановка позволила, ему не пришлось бы надевать костюм, пока он с дочерью не забрался бы на площадку аэроплана. В таком случае я не удалялся бы от башни вообще, а в медленном полете прошел бы над ней и подобрал бы пленника и его храбрую дочь. Из местных источников я знал, что башня насчитывает несколько этажей. Вход находился у основания: это были массивные, окованные железом врата; выше располагались жилые и складские помещения, на верхушке была открытая площадка. Вероятно, ее посчитали бы наиболее подходящим местом для содержания узника, потому что, низко устроенная, она была окружена толстыми, не имеющими амбразур или щелей каменными стенами. А если так, то лучшего нельзя было бы и пожелать, учитывая наш план. Стражи в это время будут в башне — возможно, будут отдыхать, — по крайней мере, большая их часть. А значит, вполне вероятно, что никто не заметит приближающийся воздушный корабль. Мне было страшно подумать, что все может обернуться настолько удачно, ведь в таком случае наша задача окажется довольно простой и, несомненно, увенчается успехом.
В десять мы вылетели. Тьюта не обнаруживала ни малейших признаков страха и даже беспокойства, хотя впервые в жизни видела аэроплан в действии. Лучшего пассажира на воздушном судне нельзя было и пожелать. Она спокойно стояла, крепко держась в предусмотренном положении с помощью веревок, которые я закрепил.
Когда я выверил мой курс по наземным ориентирам и по компасу, освещенному электрическим фонариком, что был спрятан в темном ящике, у меня нашлось время оглядеться вокруг. Все казалось погруженным во тьму, куда бы я ни обратил взгляд, — земля, море, небо. Но темнота неоднородна. И хотя всякая сторона, всякое место были черны, они не сливались в полный мрак. Я мог, например, отличить землю от моря, независимо от того, как далеко мы находились от них. Обратив глаза вверх, я видел черноту неба, и все же было достаточно света, чтобы видеть ее, даже отмечать оттенки черноты. Я без труда различал башню, к которой мы двигались, а это, в конце концов, было главное. Мы перемещались медленно, очень медленно, потому что погода была безветренная, и я использовал минимальное давление, необходимое для работы мотора. Думаю, я только теперь понял всю необыкновенную ценность мотора, который был установлен на моем «Китсоне». Мотор работал бесшумно, практически ничего не весил и позволял машине двигаться столь легко, будто это был не аэроплан, а воздушный шар прежних времен, который перемещался по воздуху, подгоняемый ветром. Тьюта, обладавшая, естественно, очень острым зрением, казалось, видела во тьме лучше меня, потому что, когда мы приблизились к башне и ее округлая открытая верхушка начала проступать в ночном небе, Тьюта стала готовиться к выполнению своей задачи. Это она размотала длинный трос! Полет был таким гладким, что у нее, как и у меня, появилась надежда на то, что мне удастся удержать машину в равновесии на верху стены с ее кривым контуром, что было бы абсолютно невозможно на ровной площадке, лишенной скатов и подъемов.
Мы все ближе и ближе подкрадывались к башне. Она нигде не освещалась, до нас не доносилось даже слабых звуков оттуда, пока мы почти не уперлись в отвесную каменную стену, а тогда мы расслышали звуки, указывавшие на шумное веселье, правда, они были приглушены толщиной стен и расстоянием. Мы воспрянули духом: нам стало ясно, что наши враги собрались в нижних комнатах. Если бы воевода оказался на верхней площадке, все прошло бы удачно.
Мучительно медленно, почти дюйм за дюймом мы пересекли двадцать-тридцать футов пространства над стеной башни. Когда мы продвинулись вперед, я смог разглядеть неровную линию из белых пятен — то были головы перерезанных турок, насаженные на колья в давние дни. По-прежнему мрачное предостережение врагам. Понимая, что эта устрашающая ограда затруднит посадку на стену, я изменил направление полета, так чтобы при пересечении стены мы опрокинули эту ограду на внешнюю сторону стены. Еще несколько секунд — и я сумел посадить аэроплан; передняя часть корпуса при этом выступала над стеной башни. Здесь я закрепил машину почти от носа до кормы с помощью особых подпорок.
Пока я занимался этим, Тьюта перегнулась через край корпуса, обращенный к башенной площадке, и едва слышно прошептала, как будто прошелестел ветерок:
— Тихо, ти-и-и-ихо!
Снизу, футов с двадцати под нами, последовал отклик — точно такой же звук, и мы поняли, что узник был один. Продев крюк в кольцо на коротком тросе, крепившемся к поясу, что был на ней, я спустил жену вниз на длинном тросе. Отцу ее, очевидно, был известен поданный ею условный знак, и он уже приготовился. Из полой башни — полый, гладкий внутри цилиндр — слабо доносились голоса, они были не громче раздавшегося шепота:
— Отец, это я — Тьюта!
— Дитя мое, моя храбрая дочь!
— Скорей, отец; закрепи пояс на себе. Проверь, надежно ли… Нас поднимут в воздух, если возникнет необходимость. Мы в связке. Так Руперту будет легче поднять нас в аэроплан.
— Руперту?
— Да, я потом объясню. Скорей, скорей! Нельзя терять ни секунды. Он невероятно силен и может поднять нас обоих, но нам надо помочь ему в этом и не двигаться: тогда ему не придется пользоваться лебедкой, а то ведь она заскрипит.
Прошептав это, она легонько дернула за трос — подала мне условный сигнал: настало время тянуть их. Я опасался, что лебедка будет скрипеть, и внял рассудительному намеку жены. Напряг спину — и спустя несколько секунд они были на площадке, где, по предложению Тьюты, упали плашмя по обе стороны от моего сиденья, так чтобы машина как можно лучше сохраняла равновесие.
Я убрал подпорки, поднял балласт на верхушку стены, чтобы он не загремел при падении, и завел мотор. Машина продвинулась на несколько дюймов вперед и накренилась над внешней стороной стены. Я перенес тяжесть тела на переднюю часть корпуса, и мы полетели вниз под острым углом. Секунда — и угол возрос, а мы без дальнейших хлопот заскользили прочь во тьме. Затем, когда мотор заработал в полную мощь, мы, набирая высоту, повернули и направились прямо в Илсин.
Путешествие было недолгим — несколько минут. Казалось, и времени не потребовалось на то, чтобы достичь огней внизу и в их свете разглядеть огромное скопление людей — воинов, выстроившихся в боевом порядке. Мы убавили скорость и спустились. Стояла мертвая тишина, но когда мы оказались среди войска, не нужно было растолковывать нам причину этого молчания. Люди молчали не потому, что пали духом, что не испытывали радости. Пожатие их рук, когда они окружили нас, выражавшие безграничную преданность
