придала бы венграм гораздо больше влияния, чем они имели даже в XV в. Гораздо более простое объяснение состоит в том, что под конец правления Влада румынская форма
Стали бы иностранцы, чиновники Дракулы и сам Влад принимать имя
Часть объяснения уже была предложена. «Дракула» как «сын дракона» переродилось в «дьявол» уже во времена первого описания на немецком языке в 1462 г.[242] Это был акт мести со стороны одного неизвестного, выжившего после печально известных жестоких разорений, произведенных тремя годами ранее в саксонских городах. В 1462 г. король Матьяш, ища отговорку, чтобы извинить свое неучастие в Крестовых походах Дракулы (после того, как он взял на это деньги у Папы), а также напуганный властью Влада, имел весьма обоснованный интерес опорочить репутацию Влада, чтобы оправдать его заключение под стражу. Наконец, алчные германские памфлетисты, подобно авторам XX в., стремились продавать книги. Дешевая тряпичная бумага и изобретение печатного станка тогда только что произвели революцию в «продавательных» возможностях: раз уж религиозные темы не слишком интригуют, а порнография запрещена, почему бы не попробовать немного крови? Даже очень одаренный воображением дизайнер суперобложек вряд ли дойдет до того, чтобы поместить на обложку Дракулу, празднующего победу и обедающего среди рядов посаженных на кол трупов, в то время как его слуги разрубают поблизости части тел (см.
Нужно ли мне объяснять дальше, почему румынские историки с неохотой приняли имя «Дракула» и предпочли менее использованное, придуманное турками прозвище «Цепеш»? Так как Дракула был очернен на Западе, нужно было воздвигнуть мысленный барьер, разводя мифического «берсерка» (а позднее — вампира) и исторического персонажа, фольклорного героя. Мы все знаем, как это важно для каждого американского ребенка — знать, что Джордж Вашингтон никогда не врал. И так же важно было для румын во время трудной борьбы за народную свободу отыскать героических предков. Прежние национальные историки, поколение 1848 г. во главе с Николаем Балческу, хорошо поняли, что герой в истории — это важный ингредиент для возрождения патриотического чувства. Несколько голосов раздались, протестуя против использования Влада Цепеша в этой роли, но это были голоса вопиющих в пустыне. Нация, которая формируется, требует героев, символизирующих ее стремление к независимости, героев, которые по- прежнему нужны сегодня. Для историков XIX в. было оправданной задачей, как и для историков современных, реабилитировать великого человека из прошлого ради патриотического воспитания.
Историк тем не менее несет ответственность и за поиск истины. Хотя Влад, вероятно, и ощущал вспышки средневекового патриотизма, я представляю его в большей степени европейской, чем только национальной фигурой, интернациональным крестоносцем, а не просто фольклорным героем. И как раз из-за этого европейского образа мы решили своевременно воссоединить Влада «Цепеша» и Влада «Дракулу», с упором именно на «Дракулу». В некотором смысле, для нас было закономерным спровоцировать это слияние в наших книгах, которые были адресованы широкой западной публике.
Некоторые румынские коллеги устроили мне выговор за то, что я чересчур много внимания уделил западным мифическим аспектам этой весьма запутанной истории. Однако мы должны помнить, что это именно западный миф обеспечил Владу такую репутацию в Европе и во всем мире, начиная с XV в. вплоть до наших дней. Без этого мифа он был бы обречен вечно оставаться местной невнятной фигурой, избежавшей тотального забвения лишь благодаря нескольким строчкам в румынских школьных учебниках. С более практической точки зрения без существования этих легенд мы бы не нашли издателя для наших собственных книг. Даже недавно возникший в Румынии интерес к Дракуле был спровоцирован, по крайней мере частично, чрезвычайным влиянием, которое оказали наши книги на весь мир. И естественно, сегодня я не буду вступать в спор о том, должны ли мы называть Влада «Дракула» или «Прокалыватель».
