страдали от проблемы «раздвоения» личности, разрыва индивидуальности, обусловленного географией. Если бы в историческом классе румынской высшей школы я написал очерк «Дракула Берсерк», я бы провалился уже из-за одного заголовка. Как знают многие из моих туристических друзей, в Румынии далеко не продвинешься, спрашивая дорогу к замку Дракулы. С другой стороны, до публикации наших книг («В поисках Дракулы» и «Дракула: Биография Влада Прокалывателя») героический Прокалыватель был совершенно неизвестен на Западе. Я предполагаю, что шизофренический синдром Дракулы-Прокалывателя был в большей степени помехой, чем помощью для исторического исследования, и в последние годы это стало источником путаницы и для общественности, и для СМИ, заинтересованных в увлекательном правителе XV в.
Я приложу усилия к тому, чтобы восстановить разорванные связи между двумя ликами Влада и сплавить два эпитета, которые исторически сосуществовали вместе. Может быть доказано, что во времена Влада имя «Дракула» было более известным из этих двух, в то время как «Прокалыватель» было принято позднее из соображений патриотизма. В противоположность тому, что утверждают многие специалисты, прозвище «Дракула» не было иностранным заимствованием, а появилось на территории Румынии XV в. и было принято Владом и его служащими во второй половине его правления. Профессор Мак-Нелли и я доказали это в наших книгах, за что кое-кто раскритиковал нас весьма ненаучным образом. Мы были не первыми, кто выдвинул эту идею. Славист Иоан Богдан предложил ее еще в 1896 г., то есть на год раньше, чем «Дракула» Стокера был опубликован. В наше время лингвист Г. Нандрис развил этот тезис глубже в двух своих главных статьях.
По случаю пятисотлетней годовщины смерти Влада двое выдающихся румынских историков, Стефан Андрееску и Николай Стойческу, совместно с одним молодым исследователем (Матей Казаку из института Иорга) присоединились к нашему именованию Влада одновременно и «Цепешем», и «Дракулой». Покойный Константин К. Джуреску, декан исторического факультета, еще раньше выступил первопроходцем в этом направлении во время своей первой американской поездки с лекциями в 1968 г., когда он прочитал свою популярную лекцию «Деяния Влада Цепеша, или Дракулы» («The Deeds of Vlad Tepes or Draculea»).
В связи с тем, что эпитеты очень редко употреблялись при именовании князей, а частое повторение одних и тех же имен, типа Влад или Дан, путало нумерацию — особенно недолгих царствований, — у хронистов вошло в обычай различать некоторых румынских правителей с помощью прозвищ, придуманных в народе. Например, мы знаем Александра Доброго, Стефана Великого, Михню Злого (сына Дракулы), и Иоана Злого. Иногда учитывались физические недостатки, как в случае Петра Хромого (непрямого потомка Дракулы), или некая черта, которая ассоциировалась с человеком, как в случае с Петером Серьгой. Хотя точность таких прозвищ стала объектом множества дискуссий, ни в одном другом случае не возникла столь непримиримая двойственность, как с «Дракулой» и «Прокалывателем».
Несомненным является то, что Влад большую часть своих официальных славянских документов подписывал своим настоящим именем, используя для иностранной переписки латинизированную форму «Ладислаус».[240] Неопровержимо и то, что прозвище «Прокалыватель» («Цепеш») было придумано турками, которые были напуганы манерой и масштабом его казней.[241] Несмотря не увлечение Влада сажанием на кол («прокалыванием»), подавляющее большинство его современников использовали все же имя «Дракула» или его вариации.
Откуда же появилось это имя? Мак-Нелли и я доказали, что имена «Дракул» (Dracul) и «Дракула» (Dracula) появились после посвящения Влада II в орден Дракона в Нюремберге в 1431 году. Тогда род принял символику этого ордена — змеевидного дракона на двойном кресте. Дракул (отец Влада) был обязан носить эти знаки на одежде по определенным дням, а также они появились на его печатях и монетах. Этот непривычный символ, очевидно происходящий от латинского draco, до того интриговал и крестьян, и придворных, что они придумали прозвище «Влад Дракон» (Vlad Dracul). В то время это слово, естественно, еще не ассоциировалось ни с каким злом. В конце концов, не мог же участник Крестового похода ассоциироваться с сатаной. Во всяком случае, в итальянской традиции, с заменой «с» на «g» Dracul даже превратился в Dragul, в уменьшительный термин (Andreescu, 147).
По причине того, что орден Дракона был наследственным, когда родились наследники Дракула, возникла необходимость разделить отца и сына: некоторые использовали термины «Дракул младший» и «Дракул старший». Другие называли «Дракул» (Dracul) только отца, используя для сына уменьшительную форму «Дракула» (Draculea). Некоторые предпочитали для сына румынский вариант Dracea. Тем не менее провести четкое разграничение между отцом и сыном не удается, и среди современников торжествует неразбериха. Так, греческий историк Халкокондил упоминает Влада-отца как «Дракулу» (Dracula), а Модрусса, папский легат, и Доменико Бальби, венецианский посол в Константинополе, зачастую относили имя «Дракул» (Dracul) к сыну (Mercati, 247–249). Было бы более правильным утверждать, что и Влад-отец, и Влад-сын, а также и его брат Раду (иногда упоминаемый как «другой Дракула») из-за отсутствия опознаваемого прозвища были все вместе известны как «Дракулы» (Draculas) или «Дракулеи» (Draculeas). Этого мнения придерживался и такой авторитетный историк, как А.Д. Ксенопол, описывающий борьбу Дракул (Draculas) с Данами (183–272). А один итальянский историк XVI в., Антон Веранчич, был настолько впечатлен этим именем, что называл всех жителей Валахии Draguli (399–400). Как бы то ни было, все же большинство источников XV в. используют имя «Дракула» (в значении «сын дракона»), чтобы указать на сына. Правители того времени пишут «Дракула»: король Матьяш Корвин пишет «fidei nostro Drakwlyae» (Hurmuzachi, 86), что близко к написанию, которым пользовался великий гуманист эпохи Возрождения Энеа Сильвио Пикколомини, папа Пий II, в своей «Cosmografia». Так же поступали и дипломаты того времени: Петер Томасис, представляя венецианского дожа в Будине; Доменико Бальби, его коллега в Константинополе; посланники великого герцога Феррары и Милана. И все они были аккуратными и хорошо информированными наблюдателями восточноевропейской жизни (например, Bianu, 34–35; Andreescu, 120). Большинство летописцев этого периода проявляют одинаковое упорство, принимая полностью форму «Дракула» (Dracula). Так поступает и Антонио Бонфини, официальный придворный историк короля Матьяша, и Кристовул Имврский, находящийся на службе у турок, а также самый главный свидетель, который по-настоящему столкнулся с Владом в битве в 1462 г. — янычар Константин из Островицы (Holban, 127–128). Следующие поколения историков следовали их примеру. Николай Олахус, знаменитый гуманист на службе у венгерского короля, очевидно будучи в родстве с Владом, описывает себя как «ех sanguine Draculae» (Bezdecki, 259–260), а у анонимного венецианского хрониста XVI в., написавшего один из лучших трактатов по истории Оттоманской империи, упоминается «il signor Dracula» (цит. по Iorga). Существовали также и другие искажения этого имени: Dracuglia (Petancius, 62), Drakla (Buonacor, 50) и Dragulia (Holban, 171).
В Германии ситуация с именами была почти та же, что и в Италии. Вслед за немецкими «листками» XV в., написанными во времена Дракулы, исходная форма «Dracole Waida» начиная с XVI в. превратилась в Dracula во всех знаменитых исторических трактатах: например, в трудах Себастьяна Мюнстера и Томаса Эбендорфера. В конечном итоге имя попадает и в известную «Историю княжеств» (1804) Энгеля, а также в монографию Вильяма Вилкинсона 1820 г., которой пользовался Брэм Стокер, как мы знаем из его «Рабочих записей» (сейчас находятся в музее Розенбах).
Было ли все это «венгерской интригой», как утверждал Василе Барсан? Заговор, подготовленный королем Матьяшем в XV в., с вампирическими оттенками, подбавленными в XIX в. консультантом Стокера Арминием Вамбери и, наконец, уже в наше время увековеченный на экране актером Белой Лугоши, венгром по происхождению. С учетом того, что имя Дракулы распространилось на полдюжины языков, эта версия
