Ага, и ты рассчитывал, что он закричит: нет, никогда! Конечно, он хотел уехать. Вырваться из этой рабской дыры. Кого ты обманываешь, рыцарь? Он хотел на волю. Ты ему объяснил, что никакой воли он и близко не увидит, что его судьба – быть воспитанным по жёстким параметрам во благо мира и жизни в галактике?
-Заткнись, - раздражённо сказал Куай. – Дети мало понимают в жизни и в том, как устроен мир. И если бы взрослые…
…не воспитывали их в традиции послушания и подчинения – то что бы мы имели на выходе? Ай-яй, куда укатился бы мир? Ни благодарности, ни почтения, все против всех, Анакин не служит миру с пеной у рта, а прогибает мир под себя. О ужас, - голосок залился хохотом.
-Если бы мы все делали только то, что нам хочется, не оглядываясь на остальных…
Лайт-Йода, часть первая, глава первая, пункт первый и единственный, - агрессивно ответил голос. – Я всё помню, рыцарь.
-Что?
Как тебе это вламывали в мозги. Ты был не рыцарем, даже не падаваном – так, сопляком. Но с большим потенциалом. Всё время что-то чувствовал, реагировал, ощущал. Живую силу… – голос зашёлся в истерике от смеха.
-Да кто ты, такой умный и памятливый?
Я – это ты, - ответил голос. – Только задавленный-задушенный, почти умерший… не до конца. Мои способности – твоя крыша. Откуда им взять способности, как не из живого существа? В мёртвом не найдут, но мёртвым можно сделать… ладно, управляемым-запрограммированным. А способности взять от жизни, мальчик Куай.
-Что ты несёшь?
Тяжкий крест, мой рыцарь. Крест жизни в небытии, комы, генератора энергии для такой дряни, как ты. О ты, новосозданный…
-Заткнись.
Повторение. Ты уже осчастливил меня этим советом. Но я ему не внял. Увы, как это печально.
Куай схватился за голову. Это было не печально – это было серьёзно. Голос звучал отчётливо и не зависел от его желаний. Никуда не девался. Более того: он чувствовал внутри себя недобрые, наглые, насмешливые глаза того же подростка. Подростка, который неожиданно вскочил…
Да-да, - подтвердил голос, - для меня это тоже было внезапно. Я думал, что так и закончу жизнь – твоим живым, но дегенеративным придатком. Нефиг. Не знаю, что случилось. Но мне хорошо двинули по голове. Так хорошо, что очнулся от комы. И, знаешь, я не собираюсь туда больше погружаться. Честное слово.
-Погрузишься, - сказал Куай. – Тебя вырежут…
Неа, - ответил голос радостно. И рыцарь ощутил, что не может двинуться с места. Не может пошевелиться. Не может даже слова сказать. – Я, пожалуй, не допущу тебя к твоим бывшим учителям. Ты, пожалуй, пойдёшь туда, куда хочу я…
Уйди, шизофрения, - из последних сил подумал рыцарь.
Извини, но шизофрению тебе организовали в Храме. Впрочем, - жизнерадостно поведал голос, - всего лишь чуть более профессионально, чем сделали бы в обычной жизни. Наши сущности трансформируются под мир. Точней, мир выращивает для себя новые сущности на старых костях былых живых существ. Иначе опасно для мира. Но это всё философия, мальчик Куай, - добавил он. – Всё это – грёбаная философия, которая никому не нужна. Всё, что тебе нужно знать: шизофрения – это всего лишь разница между тем, какие мы есть и какими нас заставляет быть мир. Между нашей трусостью и нашей свободой, - голос захихикал. – Пойдём.
-К… уда?
Подальше от твоего руководства. Очень не хочется после вечности в бреду снова погружаться в кому. Я хочу жить, знаешь ли.
-Я – тоже, грёбаный придурок!
Извини, - с печалью ответил голос, - одному из нас нет места в этом мире.
-Если ты – это я, то я приказываю – исчезни.
Печальный и одновременно издевательский смех.
Я – это ты, но я – не рыцарь. Я – убитая сущность твоя, ни разу не опробованная, никогда не говорящая. Либо я – либо рыцарь Джинн. Мы не совместимы.
Срочное совещание в мире Великой Силы.
Гости съезжались на бал.
Фраза шныряла у него в голове, стукалась о перегородки и не собиралась никуда деваться. То ли он её вычитал где-то. То ли её вычитал кто-то другой. То ли он услышал её от кого-то другого и преобразовал во что-то другое. Сюда стекалось столько информации. И её настолько плохо фильтровали. Рэклиат часто замечал за собой, что думает не свои мысли и приводит цитаты из того, что никогда не видел и не читал. Засорение. Засорение пространства – вот как это называется. И засоривание головы. Какие-то голоса, обрывки. Всё стареет. Всё. В том числе и мир Великой Силы. Вот ищешь, ищешь рецепт от энтропии. А она оказывается в тебе самом. И – здравствуй.
В некотором смысле Шат доигрался. Доигрались они все. Сюда нахлынуло глубокое начальство. Глубокое – в смысле из глубины. В спешном порядке прибыли все монстры вселенной. Пардон, галактики. Все руководящие должности, все держатели процесса. Держатели? Акций?
Производители. Директора и главы.
Будет ли он сидеть с иронической усмешкой на лице и слушать то, что те будут говорить? Сидеть и слушать будет. Но не с иронией. Иронию он себе проявить не позволит. Он ещё не забыл, как это, когда все на одного.
Тем не менее.
Он считал, что дело вошло в стадию гиблого. Эти умники давно забыли, что делать в ситуации, которая вышла из-под контроля. А она вышла. Из-за одной маленькой глупости. Человека. Некий Вейдер сделал не то, что от него хотели. Проявил, так сказать, свободу воли. Вытащил карту из основания карточного домика. И рушатся все причинно-следственные связи. Сейчас. На их глазах. В грубоматериальном и их мире. Одно действие порождает другое. Как и отсутствие действия. Как и его противоположность.
Его руку направляли столь уверенные в себе существа. Вейдер не может не убить Палпатина. Почему не может? Потому что совершит выбор в пользу сына. Из гордости. Из противоречия. Из усталости от… мы же видим, как его заклинило. Придётся выбирать из двух. И мы, путём подталкивания через Силу…
Ага. Человек – не инструмент, его расклинить может. Сам может расклиниться. Полностью самостоятельно. Причём, что составляет наибольшую иронию
