государства на деле не получали (или его размер был значительно ниже реальной рыночной стоимости земли) и довольствовались оставшимися у них наделами. Подобная аграрная реформа, в частности, обеспечила правительству Пилсудского поддержку польского крестьянства в самый напряженный период советско-польской войны. Однако Врангель по своему происхождению, воспитанию и традициям не мог решиться на то, чтобы отдавать крестьянам фактически даром захваченные ими земли и оставлять землевладельцев-помещиков без справедливой, как ему казалось, компенсации.
Глава правительства А. В. Кривошеий в глубине души не сочувствовал аграрной реформе. 8 (21) октября 1920 года посол в Париже В. А. Маклаков писал послу в США Б. А. Бахметьеву: «Кривошеий проводит эту реформу без всякого увлечения и этого не скрывает. Он говорил мне: я всегда считал подобную реформу вредной для России; она понизит производительность сельского хозяйства, главного источника нашего богатства. Но сейчас она стала необходима и экономически, и политически; экономически, так как теперь нет возможностей, чтобы вести большое хозяйство, а политически, так как это есть орудие в борьбе с большевизмом». Как мы помним, Шульгин также заметил, что Кривошеий не верил в конечный успех врангелевского дела.
Врангель же считал, что «дух нового закона был понят населением». Действительно, некоторые зажиточные крестьяне предпочли сразу заплатить всю выкупную сумму за полученные земли стремительно обесценивавшимися купюрами Деникина и Врангеля, заключить добровольные сделки с помещиками и стать полноправными собственниками. Вероятно, они надеялись, что большевики тоже признают выкупленные земли за ними. Однако середняки и тем более малоимущие не спешили вносить выкупные платежи, а порой и не могли этого сделать.
Но и помещики также были недовольны, ведь основная масса их земель переходила к крестьянам за сравнительно небольшой выкуп. В окружении Врангеля шутили, что земельный закон он учредил лишь потому, что у его тещи в Северной Таврии было огромное имение. А на жалобу о том, что земельный закон слишком обременителен для помещиков, Врангель отвечал с улыбкой, что он сам помещик и у него первого придется изымать землю в пользу крестьян. Однако помещики саботировали выполнение закона, пытались согнать со своих земель арендаторов и т. п.
Осуществляли реформу тесно связанные с помещиками дореволюционные чиновники, доставшие из нафталина свои вицмундиры. Врангель отдал приказ о недопущении помещиков на административные должности в освобожденных местностях, чтобы «пресечь там имевшие место случаи сведения личных счетов администраторов из помещиков с крестьянами».
Реформа была почти доведена до конца только в имении Атманай Фил ибера-Шатилова в Ефремовской волости Мелитопольского уезда. Здесь предполагалось распределить около семи тысяч десятин земли среди 143 крестьянских семей. Фактически до ухода врангелевцев из Северной Таврии 394 хозяевам успели передать более пяти тысяч десятин.
Однако Атманай оказался «потемкинской деревней», поскольку положение там никак не соответствовало тому, как протекала реформа в Мелитопольском уезде и во всей Таврической губернии. В начале октября 1920 года таврический губернский посредник по земельным делам Шлейфер докладывал: «Обращаясь к Мелитопольскому уезду, надо прежде всего сказать, что внимание посредника за последние полтора месяца было отвлечено в сторону Атманая, и потому работа в уезде значительно затихла…»
В случае победы Врангеля и его утверждения в Москве аграрная реформа могла быть доведена до конца. Но в ходе Гражданской войны она никакой существенной роли не сыграла. Закон о земле не привлек на сторону Врангеля симпатии крестьянства. Впрочем, сам барон, похоже, рассматривал этот закон прежде всего с точки зрения его внешнеполитической роли. Закон должен был продемонстрировать правительствам и общественности Англии, Франции и США демократизм белых и отсутствие у них реставрационных намерений. Не случайно 7 июня П. Б. Струве передал главе французского правительства Александру Мильерану официальное письмо, где подчеркивалось: «Захват крестьянами поместных земель, во всех случаях, когда он фактически имел место, должен быть признан. Вышеуказанное составляет отправной пункт для широкой аграрной реформы, долженствующей обеспечить крестьянам, обрабатывающим землю, владение ею на правах полной собственности. Таким образом, аграрная революция, происшедшая в пользу крестьян, будет легализована и поведет к установлению аграрного строя, основанного на принципе частной собственности, несомненно отвечающем чаяниям крестьян».
Претворять же земельный закон в жизнь в полной мере главнокомандующий рассчитывал только в случае победы над большевиками, в которую, правда, не слишком верил.
Сыграло свое роль и то обстоятельство, что в условиях острой нехватки инвентаря (его разграбили) и рабочих рук (работники были убиты или мобилизованы в воюющие армии) интересы элементарного выживания требовали от крестьян получить возможность обработать столько земли, чтобы не умереть с голоду. Мобилизация в армию была для них разорительна, посему они от нее всячески уклонялись. В этой ситуации укрепление в собственность дополнительных наделов земли не имело для крестьян жизненного значения, тем более что они и так ее обрабатывали.
Даже те, кто поддерживал закон, например В. А. Оболенский, указывали на его несоответствие реальным условиям военного времени, слишком большую сложность для народного восприятия и отсутствие возможностей для его практической реализации.
Одной из главных проблем, с которой столкнулся Врангель в Крыму, был хронический дефицит государственных финансов при растущей инфляции.
По подсчетам М. С. Маргулиеса, содержание одного человека в рядах Русской армии обходилось в июне в десять тысяч рублей (что тогда равнялось одному английскому фунту) в день. Таким образом, вооруженные силы съедали ежемесячно около миллиона британских фунтов. А ведь еще надо было кормить сотни тысяч государственных служащих и беженцев. Займов никто Врангелю не давал. Оставались только два средства финансирования государственных расходов: налоги и печатание денег. Врангель также надеялся использовать денежные средства и имущество, принадлежавшие другим белым правительствам и оставшиеся после прекращения их существования за границей.
Поступления от подоходного прогрессивного налога в Крыму оказались ничтожными, поскольку доходы некому было контролировать. Начальник Управления финансов М. В. Бернацкий предложил сделать упор на косвенные налоги. Обложению подверглись спиртные напитки, табак, сахар, чай, кофе и даже безалкогольные напитки.
Бернацкий потребовал изъять из обращения советские дензнаки, чтобы их эмиссия не усиливала инфляцию в Крыму. Он предложил провести деноминацию прежних деникинских денег, чтобы новые рубли имели твердый курс за счет сбора налогов и доходов от экспортных операций и внутренней торговли. Бернацкий призывал также разрешить использование золота при торговых сделках. Он заказал в Англии новые деньги на общий номинал в 22 миллиарда рублей. Их даже доставили в Крым, но в обращение не выпустили, поскольку идею деноминации отвергло созванное Врангелем осенью финансовое совещание. К тому времени бессмысленность деноминации стала очевидной. Поддерживать курс рубля было нечем, иностранные займы так и не были получены, а инфляция росла устрашающими темпами.
В октябре Врангель решил сместить М. В. Бернацкого с должности начальника Управления финансов, считая его теоретиком, а не «человеком дела». Но никто из видных российских финансистов, включая бывшего царского министра финансов П. Л. Барка, ехать в Крым не захотел, понимая безнадежность положения белого правительства.
Ничего не могло изменить и экономическое совещание, проходившее в конце сентября — начале октября с участием русских экономистов и политиков из Константинополя, Парижа и Белграда. Оно рекомендовало правительству издать указ «О свободном вывозе валюты и предметов роскоши, но не предметов культурного и домашнего обихода». Но это и другие вполне разумные решения относительно ограничения номенклатуры предметов внешней торговли остались на бумаге из-за расцвета коррупции. Только с 1 февраля по 1 сентября 1920 года из Крыма было вывезено около 300 тысяч тонн ячменя, 83 тысячи тонн соли, 11–12 тысяч тонн льняного семени, 12 тысяч тонн табака, 6300 тонн шерсти и т. д. Причем нередко на вырученные средства ничего путного не закупалось. Дельцы, чувствуя обреченность Крыма, придерживали валюту.
Между тем в Крыму катастрофически не хватало не только зерновых, но и горюче-смазочных материалов, из-за чего нередко простаивал военный флот и ставилась под угрозу эвакуация. С учетом доставки топлива морем уголь стоил так же, как ячмень, нефть — дороже в четыре-пять раз, бензин — в
