шеей. Одет он был в светлосерую или темную черкеску и папаху-кубанку. На поясе висел традиционный для кубанцев кинжал, который Петр Николаевич иной раз использовал совсем не по назначению. Журналист А. А. Валентинов вспоминал, как на одной станции, где остановился поезд Врангеля, «главком, увлеченный спором во время прогулки по платформе, вытащил кинжал, присел на корточки и принялся чертить на асфальте какую-то схему».
Шульгин передал свои впечатления от новой встречи с главнокомандующим: «Меня поразила перемена в его лице. Он помолодел, расцвел. Казалось бы, что тяжесть, свалившаяся на него теперь, несравнима с той, которую он нес там, в Царицыне. Но нет, именно сейчас в нем чувствовалась не нервничающая энергия, а спокойное напряжение очень сильного, постоянного тока».
Врангель мечтал исправить ошибки Деникина, поставить белую борьбу на прочную социальную базу и использовать Крым и занятые в ходе боев прилегающие к нему губернии в качестве положительного примера, который должен был наглядно продемонстрировать народу России, что при Врангеле живется лучше, чем при Ленине. Однако Крым, практически лишенный продовольствия и каких-либо ресурсов, для такого эксперимента не подходил. Требовалось занять более обширную территорию, а это неизбежно растягивало линию фронта, но отнюдь не гарантировало, что в новоподчиненных губерниях удастся получить существенное пополнение для Русской армии. Нужны были привлекательные политические лозунги и реформы.
Кроме того, даже простая оборона Крыма была невозможна без помощи извне. Территория, занятая войсками генерала Врангеля, в своем максимальном объеме в октябре 1920 года почти соответствовала территории бывшей Таврической губернии, а в наше время — входящих в состав Украины Республики Крым, левобережной части Херсонской и восточной части Запорожской областей. Ее площадь составляла около 60 тысяч квадратных километров, что примерно равнялось площади Бельгии и Голландии, вместе взятых. В тот период на ней находилось около трех миллионов человек, считая коренных жителей, беженцев и армию. Постоянно под контролем белого правительства находился лишь Крымский полуостров.
Промышленности в Крыму было мало. Крупнейшим предприятием являлся портовый завод в Севастополе, обслуживавший военные корабли. Из природных богатств можно назвать соль, лес и угольное месторождение в горной области, близ Бешуя, в районе Бахчисарая.
Северная Таврия не знала земельного голода — захваченная у помещиков и состоятельных крестьян земля в 1919 году обрабатывалась не полностью. Правда, причиной этому был не столько избыток сельскохозяйственных земель, сколько военные действия и многочисленные реквизиции продовольствия и мобилизации населения, проводимые как красными, так и белыми. Тем не менее в этой области, до революции широко экспортировавшей зерно, вплоть до 1920 года имелись значительные запасы продовольствия. Порядка пятнадцати бывших крупных имений советскими декретами были превращены в совхозы, а на практике дотла разграблены войсками, бандами анархистов и крестьянами. В степной части Крыма также было немало незасеянных земель, но даже их использование не смогло бы обеспечить хлебом его коренное население и многочисленных беженцев.
Со столь ничтожными ресурсами нельзя было не только надеяться победить остальные 49 российских губерний, но даже сколько-нибудь долго удерживать Крым.
Врангель вспоминал, какими, подчас жестокими, способами приходилось действовать:
«Генерал Кутепов железной рукой приводил свои войска в порядок, беспощадно предавая военно- полевому суду и подвергая смертной казни грабителей и дезертиров. Местные либерально-общественные круги во главе с симферопольским городским головой Усовым стали генералу Кутепову в оппозицию, предъявляя от имени общественности протесты против смертной казни и т. д. Я предложил городскому голове на другой день прибыть в Севастополь. Сообщая о его выезде, либеральная пресса намекала, что в связи с вызовом симферопольского городского головы к Главнокомандующему ожидается ряд перемен в высшем командовании, что главным командованием, вероятно, приняты будут меры против самовольных действий некоторых высших чинов и т. п.
Городской голова вошел в мой кабинет с видом победителя. Но, видя, что я не подаю ему руки и не прошу сесть, заметно смутился.
— Я знаю о неладах Ваших с генералом Кутеповым, являющимся исполнителем моих приказаний, — сказал я. — Я не хочу разбирать вопроса, кто прав. Я ли, дающий эти приказания, или Вы. На мне лежит ответственность перед армией и населением, и я действую так, как мой ум и моя совесть мне повелевают. Вы на моем месте действовали бы, конечно, иначе, однако судьба во главе русского дела поставила не Вас, а меня, и я поступаю так, как понимаю свой долг. Для выполнения этого долга я не остановлюсь ни перед чем и без колебания устраню всякое лицо, которое мне в выполнении этого долга будет мешать. Вы протестуете против того, что генерал Кутепов повесил несколько десятков вредных армии и нашему делу лиц. Предупреждаю Вас, что я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались Вы.
Господин Усов вышел из кабинета как в воду опущенный. Через день газеты сообщили, что „вернувшийся из Севастополя симферопольский городской голова отказался сообщить подробности своего разговора с Главнокомандующим“. Еще через несколько дней те же газеты сообщили, что господин Усов тяжело заболел и подал в отставку».
Бывший жандармский генерал Е. К. Климович, имевший большой опыт борьбы с революционным движением, был назначен начальником Особого отдела штаба главнокомандующего. Врангель считал Климовича «весьма дельным и честным человеком» и очень высоко ценил его работу, приводя в доказательство тот факт, что была перехвачена радиограмма, отправленная в Москву севастопольским большевистским подпольем, с требованием «выслать срочно ответственных работников, так как таковых в Крыму не осталось». «Блестящая аттестация генералу Климовичу», — резюмировал Петр Николаевич.
Начало правления Врангеля ознаменовалось казнями в тылу. Было повешено и расстреляно несколько десятков человек, в том числе члены крымско-татарской мусульманской группы, выступавшие за независимость Крыма и сотрудничавшие с большевиками, матросы-севастопольцы, обвиненные в подготовке восстания, 13 участников подпольной организации в Симферополе, члены городского комитета большевиков Керчи и руководство ялтинского комсомола. Десять из пятнадцати осужденных по делу Союза коммунистической молодежи Ялты были повешены Кутеповым. На фронте расстреливали значительно чаще, но точной статистики здесь нет. Под расстрел попадали прежде всего коммунисты, а также лица, уличенные или заподозренные в активной помощи красным.
Тем не менее публичные казни барон запретил, чтобы не волновать население. Между прочим, большевики, расстреливавшие людей куда более щедро, чем белые, никогда не производили публичных казней, посему у них не в ходу была казнь через повешение. Точно так же красные никогда не пороли крестьян, равно как и других подозреваемых в контрреволюционной деятельности, тогда как карательные отряды белых широко практиковали, наряду с расстрелами и виселицами, порку крестьян. Это вызывало у крестьян неприятные ассоциации с временами крепостного права, да и более поздними, когда порка была самым обыденным видом наказания со стороны ненавистных помещиков.
К 1 августа 1920 года в тюрьме в Севастополе находилось 90 человек, заподозренных в большевизме, а в Симферополе — 160. Два месяца спустя, 1 октября, в Севастополе содержалось 190 политзаключенных, а в Симферополе — 373.
Происходили аресты и членов небольшевистской оппозиции. Так, был арестован народный социалист А. П. Лурья (Лурье), соредактор либеральных «Южных ведомостей», а также правые эсеры — товарищ председателя рабочего клуба союза моряков Пчелин, секретарь клуба Рулькевич, член правления Талонов. И. Е. Марков, известный крымский эсер, был убит якобы при попытке к бегству. Его гибель вызвала большой шум в прессе, и двое непосредственных убийц получили по 20 лет каторжных работ, а вот его организатор, войсковой старшина В. И. Кривошеев, отделался четырьмя месяцами заключения в крепости.
Одиннадцатого мая Врангель приказом установил новое административное наказание: «Высылка в Советскую Россию лиц, изобличенных в явном сочувствии большевизму, в непомерной личной наживе на почве тяжелого экономического положения края и пр.». Введение этой меры главнокомандующий в мемуарах обосновывал тем, что «число тюрем было весьма ограничено и не могло вместить всех осужденных». Но широкого применения высылка не получила и коснулась лишь нескольких десятков лиц, «изобличенных в явном сочувствии большевизму». Она действовала скорее как угроза, поскольку многим деятелям небольшевистской оппозиции в Советской России угрожали тюрьма или смерть.
