одному из четырех возможных сценариев:

«1. „При сложившейся обстановке выступление Ваше от имени армии в раде считаю недопустимым“, — я уезжаю из Екатеринодара, оставляя там генерала Покровского во главе частей и предоставляя ему свободу действий.

2. „При сложившейся обстановке Ваше выступление в раде недопустимо, примите меры к поддержанию полного порядка в частях, находящихся в Екатеринодаре“, — я уезжаю из Екатеринодара и требую от генерала Покровского полного невмешательства во внутренние дела Кубани.

3. „Приказываю Вам немедленно принять меры к прекращению преступной агитации в Екатеринодаре некоторых лиц, произведя, ежели нужно, арест их и предав военно-полевому суду“, — в точности выполняю телеграмму, после чего выступаю в раде.

4. Не получив до указания срока никакого ответа, предоставляю генералу Покровскому принять по его усмотрению меры для устранения из рады нежелательных лиц, после чего выступаю в раде».

Тридцатого октября Филимонов и председатель кубанского правительства дезавуировали соглашение с меджлисом горских народов, расценив его как превышение парижской делегацией своих полномочий. Но они возражали против военно-полевого суда, настаивая на том, что судить делегатов может только Рада.

На следующий день, 31 октября, Деникин предоставил Врангелю свободу рук в деле разгона Кубанской краевой рады.

Врангель отдал приказ об аресте и предании военно-полевому суду двенадцати депутатов Рады. 5 ноября Покровский предъявил Раде ультиматум об их выдаче и разоружении охранявшего Раду Таманского казачьего дивизиона. Рада согласилась выдать Калабухова, а с решением о выдаче остальных и разоружении тянула. Тогда Покровский ввел одну сотню в здание Рады, а другую расположил напротив, на площади. Таманские казаки были разоружены, а большинство депутатов, подозреваемых в «самостийничестве», арестовано, о чем 6 ноября утром Покровский и донес Врангелю.

Тот сразу же издал приказ по армии:

«6-го ноября 1919 года.

г. Кисловодск.

Прикрываясь именем кубанцев, горсть предателей, засев в тылу, отреклась от Матери-России. Преступными действиями своими они грозили свести на нет всё то, что сделано сынами Кубани для возрождения Великой России, всё то, за что десятки тысяч кубанцев пролили свою кровь. Некоторые из них дошли до того, что заключили преступный договор с враждебными нам горскими народами, договор предания в руки врага младшего брата Кубани — Терека. Пытаясь развалить фронт, сея рознь в тылу и затрудняя работу атамана и правительства в деле снабжения и пополнения армии, преступники оказывали содействие врагам России, той красной нечисти, которая год тому назад залила Кубань кровью. Как командующий Кавказской армией, я обязан спасти армию и не допустить смуты в ее тылу.

Во исполнение отданного мною приказания командующим войсками тыла армии генералом Покровским взяты под стражу и преданы военно-полевому суду в первую голову двенадцать изменников. Их имена: Калабухов, Безкровный, Макаренко, Манжула, Омельченко, Балабас, Воропинов, Феськов, Роговец, Жук, Подтопельный и Гончаров.

Пусть запомнят эти имена те, кто пытался бы идти по их стопам.

Генерал Врангель».

В тот же вечер Врангель прибыл в Екатеринодар. А. И. Калабухова успели уже с утра осудить и повесить в центре Екатеринодара. Это явно не добавило Врангелю симпатий донских казаков.

Над остальными арестованными суда еще не было, и Рада ходатайствовала о смягчении их участи. Кубанский атаман А. П. Филимонов вспоминал:

«Когда был повешен Кулабухов, в Екатеринодар прибыл Врангель.

Я обратился к нему с просьбой умерить воинственный пыл Покровского. Врангель ответил, что он сделает всё, чтобы парализовать дальнейшую деятельность Покровского, которую он считает нецелесообразной.

Это было необходимо, потому что Покровский говорил, что и все остальные арестованные будут повешены и что уже готовы виселицы.

Арестованные лидеры оппозиции были высланы за границу.

Так закончился разгром Кубанской Рады».

Врангель, разумеется, ломал перед Филимоновым комедию, поскольку Покровский действовал по его приказу. Теперь же Петр Николаевич имел возможность явить кубанцам всю широту своего милосердия. Фактически Покровский и Врангель распределили роли «злого» и «доброго» следователей. Тогда же, 6 ноября, барон телеграфировал Деникину: «Приказание Ваше № 016722 исполнено — член Парижской конференции Калабухов арестован и по приговору военно-полевого суда сего числа повешен».

Депутатам краевой рады, ходатайствующим за арестованных, Врангель заявил: «Мне не нужны чьи- либо жизни, но необходима гарантия в том, что былое не повторится и армия не окажется вновь в отчаянном положении». В заключение он как бы вскользь заметил, что, конечно, и этот кровавый урок был бы лишним, если бы самой краевой радой была бы предоставлена атаману полная помощь, а тот в своих действиях был бы ответствен лишь перед ней — верховной властью Кубани: «Как со стороны атамана, так и со стороны правительства я неизменно встречал полную поддержку и не сомневаюсь, что не будь атаман и правительство связаны по рукам Законодательной Радой, всё происшедшее не имело бы места». 8 ноября закон об изменении временного положения об управлении Кубанским краем был принят.

Пока Врангель и Покровский разбирались с Кубанской радой, Вооруженные силы Юга России потерпели первые чувствительные неудачи на Московском направлении. Еще 17 октября Романовский телеграфировал Врангелю, что противник пытается обойти с флангов Добровольческую армию в районах Воронеж — Лиски и Кромы — Севск. Он спрашивал, можно ли выделить часть казачьих дивизий Кавказской армии для помощи донцам и добровольцам или провести наступление силами Кавказской армии. Врангель ответил: «Неблагоприятно слагающуюся обстановку полагаю возможным изменить лишь крупным решением — выделить из состава Кавармии в ваше распоряжение три с половиной кубанских дивизий, не считая бригады, посылаемой в Екатеринодар, оставить в Царицынском районе части 1-го корпуса и инородческую конницу, сведя их в отдельный корпус с его подчинением непосредственно Главкому. Если таковое решение будет принято, полагал бы желательным оставление комкором генерала Покровского». Он явно намекал, что хотел бы сам возглавить конную группу.

В ответ 19 октября Романовский от имени Деникина потребовал перебросить один Кубанский конный корпус в район Купянска. В итоге были переброшены только две дивизии — 2-я и 4-я Кубанские.

Царицын же продолжал успешно обороняться. Кавказская армия ушла из города только 4(17) января 1920 года, когда Добровольческая и Донская армии уже откатились за Дон и Маныч.

Ситуация не улучшалась. Красные перешли в контрнаступление, заняли Курск и Орел, разбили в районе Воронежа конницу Мамонтова и Шкуро. Журналист Г. Н. Раковский, близкий к командующему Донской армией Сидорину, с его слов пишет, что в Харькове 2(15) ноября 1919 года Сидорин во время разговора с Деникиным и Романовским поднял вопрос о событиях на Кубани. Его беспокоили и включение Кубани в состав тылового района Кавказской армии, и назначение генералов Врангеля и Покровского для ликвидации кубанских осложнений: «Обращаясь к Деникину, Сидорин заявил, что он… очень думает, что там нужно действовать очень осторожно. В противном случае можно ожидать весьма серьезных осложнений, и это его волнует гораздо больше, чем тяжелое положение фронта.

— Там ничего серьезного нет, и никаких осложнений, которых вы опасаетесь, там не произойдет, — успокоил Сидорина Романовский.

— Я очень опасаюсь, — заявил командующий Донской армией, — что каждый неосторожный шаг, сделанный сейчас, послужит к развалу кубанских частей, находящихся на фронте.

Главнокомандующий прекратил этот разговор и сказал в заключение:

— Врангель наконец этот узел разрубит. То или другое… Окончательное разрешение вопроса крайне необходимо. На Кубани сложилась невыносимо тяжелая атмосфера. Жить вместе так, как мы жили, дальше невозможно».

На самом деле как раз после фактического упразднения Кубанской рады началось разложение не только в кубанских, но и в донских казачьих частях.