пахнет. А вот мальчик-казачонок — другое дело. Врангеля действительно взволновало нравственное и психическое здоровье детей, чьи отцы сражались на стороне белых, вынужденных наблюдать все ужасы братоубийственной войны и даже участвовать в ней.
Деникин по поводу разгрома красных на Северном Кавказе писал: «…стотысячная армия Северо- Кавказского большевистского фронта перестала существовать. Она оставила в наших руках 50 тысяч пленных, не считая больных и раненых, 150 орудий, 350 пулеметов и огромное количество всякого военного имущества».
Советский военный историк H. E. Какурин характеризовал тогдашнюю стратегическую обстановку следующим образом:
«Общее протяжение фронта, наиболее плотно занятого частями XI армии, равнялось 250 км при общей численности армии в 88 тыс. бойцов.
Командование XI армии предполагало главный удар нанести в обход правого фланга противника в общем направлении на Баталпашинск — Невинномысскую, чтобы отрезать главные силы противника от района Армавир — Ставрополь…
Начавшееся 2 января 1919 г. наступление левым флангом армии дало первоначально чисто местный успех в виде занятия Баталпашинска, но оно скоро приостановилось как по недостатку огнеприпасов, так и под влиянием контратак противника, и XI армия снова отошла в исходное положение…
Неудача наступления еще более ухудшила внутреннее состояние войск XI армии и их общее стратегическое положение.
Расстройство управления выявилось не только в дивизионном масштабе, но пошло глубже; две бригады соседней с юга с 4-й дивизией 3-й стр<елковой> дивизии также отходили самовольно в расходящихся направлениях… что дало противнику возможность развить первоначальный успех своей контратаки в общее поражение XI армии.
На фронт Святой Крест — Георгиевск он направил свой главный удар группой генерала Врангеля в составе 13 тыс. штыков и сабель при 41 орудии, стремясь разрезать надвое XI армию, отбросив часть ее в пески и затем разгромить ее разъединенные крылья. На этом фронте его главные удары направлялись от Благодарного на Св. Крест и через Георгиевск на Государственную и Курскую.
В результате этих ударов остатки 3-й дивизии были отброшены в пустыню, после чего противник обратился против левого крыла армии (2-й и 1-й дивизии), отходившего вдоль Северо-Кавказской железной дороги на Прохладную и Моздок, и дважды окружал его. Хотя этим дивизиям и удалось пробиться из окружения, но в район Яндык — Лагань пришли только остатки их в количестве не свыше 13 тыс. бойцов пехоты и кавалерии».
В конце января 1919 года, возвращаясь с передовых позиций, Врангель заболел сыпным тифом в тяжелой форме. Поднялась температура, сильная головная боль мучила его целыми днями, и он слег. Генерал приехал в Кисловодск совсем больным, доехал с вокзала в автомобиле на отведенную ему двухэтажную дачу и вечером потерял сознание. Был очень сильный жар, приходили кошмары- галлюцинации, мучили сердечные спазмы.
В это время армией временно командовал Юзефович, осуществивший переброску ее основных сил в Донбасс. Он же вызвал телеграммой Ольгу Михайловну, возглавлявшую госпиталь в Екатеринодаре.
Барона лечили хорошие врачи — профессор Ушинский, известный бактериолог профессор Юрьевич. На пятнадцатый день болезни положение стало почти безнадежным. Врангель был без сознания. Однако во время соборования, когда окружающие думали, что уже всё кончено, Петр Николаевич неожиданно пришел в себя, но после причастия опять потерял сознание. Он всё время бредил. Иногда среди бессвязных слов больного можно было различить отдаваемые им приказы. К утру Врангель совсем ослаб.
Это был кризис. Организм справился. Вечером шестнадцатого дня болезни температура стала спадать. Выздоровление заняло больше месяца. Только в начале марта барон начал вставать с постели. Во время болезни Кубанская рада 13 февраля наградила его орденом Спасения Кубани 1-й степени.
Врангель получил сердечное письмо от генерала Деникина. Зная, что Петр Николаевич стеснен в средствах, главнокомандующий приказал генералу Юзефовичу покрыть расходы по лечению из казенных средств, а врачи отказались от гонораров.
Чтобы окончательно восстановить силы после болезни, Врангель по настоянию врачей уехал на отдых в Сочи. Оттуда он по прямому проводу говорил с генералом Юзефовичем и знал о рапорте Деникину, в котором его начальник штаба вновь настаивал на необходимости развить операцию на Царицынском направлении, чтобы выйти на соединение с войсками Колчака, подходившими к Волге.
Деникин писал в мемуарах: «Генерал Врангель поправлялся после сыпного тифа — сначала в Кисловодске, потом на Черноморском побережье. Юзефович сообщал, что под влиянием перенесенной тяжелой болезни в душе командующего происходит реакция: он говорил, что „Бог карает <его> за честолюбие, которое руководило до тех пор его жизнью“, и что после выздоровления он покинет службу и обратится к мирной работе „для своей семьи, для детей…“. Считая, что это настроение лишь временное, и оценивая боевые качества генерала Врангеля, я послал ему тотчас же письмо, в котором отметил его заслуги и выразил уверенность, что он останется во главе Кавказской Добровольческой армии. Получил в ответ: „…До глубины души тронут тем сердечным отношением с Вашей стороны, которое неизменно чувствовал во всё время моей болезни. От всего сердца благодарю Вас и прошу верить, что, если Богу угодно будет вернуть мне здоровье и силы, то буду счастлив под Вашим начальством вновь отдать их на служение дорогой Родине и Армии“».
Однако эту сердечность во взаимоотношениях, вроде бы возникшую в период болезни Врангеля, сохранить не удалось. Выздоровев, барон продолжал спорить с Деникиным, и эти споры вскоре переросли в острый конфликт.
В связи с переброской основных сил Кавказской добровольческой армии в Донбасс ее штаб был перемещен в Ростов-на-Дону.
В конце марта, оправившись от болезни, Врангель прибыл в Екатеринодар. Он так описывал свои противоречия с Деникиным:
«Провозгласив лозунг „Единая, Великая и Неделимая Россия“, по существу туманный и неопределенный, Главнокомандующий с каким-то фанатизмом шел на борьбу со всем тем, что, казалось ему, идет вразрез с исповедываемой им истиной. К казакам огульно пристегивалась кличка „самостийников“. Самостийниками объявлены были и все те, кто еще недавно боролся с большевиками на Украине, все, кто служил у гетмана. С падением Украины огромное число офицеров бежало на юг. Между ними было большое число весьма доблестных горячих патриотов, готовых продолжать борьбу за освобождение отечества, на каком бы клочке русской земли эта борьба ни велась. Высшие политические соображения им, конечно, были чужды. Между тем в Ставке на них смотрели едва ли не как на предателей, они брались под подозрение, и дальнейшая служба их допускалась лишь по прохождении ими особой реабилитационной комиссии. Это было жестоко, несправедливо и обидно…
Я по-прежнему не сочувствовал принятому Ставкой операционному плану. Необходимость скорейшего соединения наших сил с сибирскими армиями казалась мне непреложной. Необходимость эта представлялась столь ясной, что на нее указывалось целым рядом лиц, в том числе и не военных. Умный и проницательный А. В. Кривошеий (бывший царский министр и будущий глава врангелевского правительства в Крыму. —
Четвертого апреля Врангель подал Деникину рапорт: «Прибыв в Екатеринодар после болезни и подробно ознакомившись с обстановкой, долгом службы считаю доложить мои соображения:
1. Главнейшим и единственным нашим операционным направлением полагаю должно быть направление на Царицын, дающее возможность установить непосредственную связь с армией адмирала Колчака.
2. При огромном превосходстве сил противника действия одновременно по нескольким операционным направлениям невозможны.
3. После неудачной нашей операции на Луганском направлении мы на правом берегу Дона вот уже около двух месяцев лишь затыкаем дыры, теряя людей и убивая в них уверенность в своих силах.
