азартного игрока, каким был ген. Слащев». А журналист Г. Н. Раковский писал: «Слащев, в сущности, был самоличным диктатором Крыма и самовластно распоряжался как на фронте, так и в тылу… Местная общественность была загнана им в подполье, съежились рабочие, лишь „осважные“ круги слагали популярному в войсках генералу восторженные дифирамбы. Весьма энергично боролся Слащев с большевиками не только на фронте, но и в тылу. Военно-полевой суд и расстрел — вот наказание, которое чаще всего применялось к большевикам и им сочувствующим».

Фигура Слащева оказалась настолько яркой, противоречивой, богатой самыми разными красками, что в «Беге» она послужила прототипом не только генерала Хлудова, но и двух других персонажей, представляющих белый лагерь, — кубанского казачьего генерала Григория Лукьяновича Чарноты («потомка запорожцев») и гусарского полковника маркиза де Бризара. Своей фамилией и титулом последний обязан, вероятно, еще двум историческим личностям. По словам Булгакова, актеру, играющему его, «не нужно бояться дать Бризару эпитеты: вешатель и убийца». У этого героя проявляются садистские наклонности, а в результате ранения в голову он несколько повредился в уме. Маркиз де Бризар заставляет вспомнить о знаменитом писателе маркизе (графе) Донасьене Альфонсе Франсуа де Саде, от имени которого произошло само слово «садизм». Еще одним прототипом де Бризара был обрусевший француз — маркиз, а потом граф дю Шайля, редактор газеты Донской армии «Донской вестник», историю которого мы уже знаем. Г. В. Немирович-Данченко писал о нем в книге «В Крыму при Врангеле»: «Дю-Шайл — типичнейший авантюрист Гражданской войны. По вероисповеданию католик, граф дю-Шайл, в бытность свою до революции в Петрограде, сумел войти в доверие некоторых высших представителей нашей церковной иерархии своим желанием перейти в православие. Ему оказывал особое покровительство обер-прокурор Синода В. К. Саблер, и им забавлялись как заморским титулованным гостем, слывшим в наших лаврах и подворьях за масоноведа и знатока сионских тайн. Потом из масоноведа и церковника он сделался апологетом казачьей самостоятельности».

Раковский также подробно пишет о том, как придерживавшийся эсеровских взглядов дю Шайля по приказу Врангеля был арестован в Крыму вместе с командованием Донской армии — генералами В. И. Сидориным и А. К. Келчевским — по обвинению в казачьем сепаратизме. Граф пытался застрелиться, ранил себя в грудь, был помещен в госпиталь, в конце концов оправдан судом и эмигрировал. Булгаков, наоборот, сделал своего де Бризара закоренелым монархистом, а близость дю Шайля к православным иерархам спародировал довольно оригинально: де Бризар сперва собирается расправиться с архиепископом Африканом, приняв его за большевика, и лишь потом, признав в нем иерарха, приносит свои извинения. Булгаковский маркиз тоже оказывается ранен — но в голову и, повредившись в рассудке, ошарашивает главнокомандующего монархическим бредом: «Как бы я был счастлив, если бы в случае нашей победы вы — единственно достойный носить царский венец — приняли его в Кремле! Я стал бы во фронт вашему императорскому величеству!» Тут — пародия на настроения, преобладавшие у части крымской публики, о которых Раковский писал: «Усиленно распускаются слухи, что в Крым прибывает, дабы вступить на русский престол, великий князь Михаил Александрович. Одновременно с этим ведется пропаганда в том смысле, чтобы короновали „наиболее достойного“. А таким „достойным“ и является „болярин Петр“ (то есть Врангель. — Б. С.)».

Уде Бризара от дю Шайля — французская фамилия, громкий титул и тяжелое ранение в голову, от Слащева — роскошный гусарский костюм и казнелюбие, а также помутнение рассудка (оно есть и у Хлудова, но у маркиза оно является следствием ранения, а не раздвоения личности и мук совести).

У Чарноты от Слащева — кубанское прошлое (Булгаков учел, что тот командовал сначала кубанскими частями) и походная жена Люська, прототипом которой послужила вторая жена Слащева — «казачок Варинька», «ординарец Нечволодов», сопровождавшая его во всех боях и походах, дважды раненная и не раз спасавшая мужу жизнь. Некоторые мемуаристы называют ее Лидкой, хотя на самом деле вторую жену Слащева звали Ниной Николаевной. У Слащева же Булгаков позаимствовал для Чарноты также качества азартного игрока в сочетании с военными способностями и склонностью к пьянству (притом что Хлудов не пьет). Судьба Григория Лукьяновича — это вариант судьбы Слащева, рассказанный Оболенским, тот вариант, который реализовался бы, останься генерал в эмиграции простым фермером. Тогда Слащев мог бы надеяться только на случайную удачу в игре да на возвращение в Россию через много лет, если о нем там забудут.

По свидетельству Оболенского, люди, до революции знавшие Слащева как тихого, вдумчивого офицера, поражались перемене, произведенной Гражданской войной, превратившей его в жестокого палача. Так и в «Беге» при первой встрече с Хлудовым ранее знакомый с ним Чарнота был поражен проявившейся в нем жестокостью.

В момент взятия красными Перекопа Слащев был уже не у дел. После прорыва линии обороны он выехал на фронт, но никакого назначения не получил. Булгаковский же герой командует фронтом и фактически выполняет ряд функций, в реальности осуществлявшихся генералом А. П. Кутеповым, который руководил обороной Перекопа. Например, именно Хлудов приказывает, к каким портам следовать соединениям для эвакуации. В книгах Слащева не упоминается об этом приказе, отданном самим Врангелем, но он есть, в частности, в вышедшем в конце 1920 года в Константинополе сборнике «Последние дни Крыма». В то же время Булгаков заставляет Хлудова критиковать главнокомандующего почти в тех же выражениях, какими Слащев в книге «Крым в 1920 г.» критиковал Врангеля. Так, слова Хлудова «Но Фрунзе обозначенного противника на маневрах изображать не пожелал… Это не шахматы и не незабвенное Царское Село…» восходят к слащевскому утверждению об ошибочности решения Врангеля начать переброску частей между Чонгаром и Перекопом накануне советского наступления: «…Началась рокировка (хорошо она проходит только в шахматах). Красные же не захотели изображать обозначенного противника и атаковали перешейки». Уместно также привести здесь характеристику, которую Г. В. Немирович-Данченко дает главному противнику Врангеля — красному командующему фронтом: «И несмотря на то, что первоклассному стратегу и тактику, храброму и решительному солдату генералу Врангелю был противопоставлен какой-то выходец из недр коммунистической партии Фрунзе, имевший в прошлом, как добрый коммунист, гораздо больше уголовных дел, чем выигранных баталий, — Фрунзе победил Врангеля, и победил с оружием в руках».

Фраза «К воде поближе?», брошенная Хлудовым главнокомандующему по поводу намерения последнего переехать в гостиницу «Кист», а оттуда на корабль, перекликается со злым намеком на трусость главкома в слащевской книге «Крым в 1920 г.»: «Эвакуация протекала в кошмарной обстановке беспорядка и паники. Врангель первым показал пример этому, переехал из своего дома в гостиницу „Кист“ у самой Графской пристани, чтобы иметь возможность быстро сесть на пароход, что он скоро и сделал, начав крейсировать по портам под видом поверки эвакуации. Поверки с судна, конечно, он никакой сделать не мог, но зато был в полной сохранности, к этому только он и стремился».

В позднейших редакциях «Бега» Хлудов говорил о возвращении в Россию иронически-иносказательно как о предстоящей поездке на лечение в германский санаторий, маскируя свое намерение свести счеты с жизнью. (Точно также Свидригайлов в «Преступлении и наказании» о будущем самоубийстве говорит как о путешествии в Америку.) Но упоминание германского санатория возникло тоже не случайно. Здесь имелась в виду рассказанная Слащевым в мемуарах история, как он отказался от предложения Врангеля поехать лечиться в санаторий в Германии, не желая тратить на свою персону дефицитную валюту.

В качестве антипода Хлудову (Слащеву) Булгаков дал сниженный, карикатурный образ Главнокомандующего (Врангеля). Правда, в первой редакции пьесы тот характеризовался не так уж плохо. Вот его портрет в ремарке: «В двери вырастает Главнокомандующий. Он в заломленной на затылок кавказской папахе, в шинели до пят, с кавказской шашкой, генерал-лейтенантских погонах, в перчатках с раструбами, очень худ. На лице у него усталость, храбрость, хитрость, тревога». В последующих редакциях по цензурным соображениям последняя фраза была снята. Кстати, в архиве Булгакова сохранилась вырезанная из журнала фотография похорон Врангеля.

Обращенные к Главнокомандующему слова архиепископа Африкана, прототипом которого был глава духовенства Русской армии епископ Севастопольский Вениамин: «Дерзай, славный генерал, с тобою свет и держава, победа и утверждение, дерзай, ибо ты Петр, что значит камень», — имеют своим источником воспоминания Г. Н. Раковского. Тот отмечал, что «представители воинствующего черносотенного духовенства с епископом Вениамином, который деятельно поддерживал Врангеля еще тогда, когда он вел борьбу с Деникиным», с церковных кафедр «прославляли Петра Врангеля, сравнивая его не только с