На тишине Гвадалквивира.В ночной глуши двоим добро.Всплесни веслом. Нам сереброЧеканит гладь Гвадалквивира,Нам нержавеющая лираПоет бессмертие реки.Взорвали сон ГвадалквивираВ крови погрязшая мортира,От крови черные полки.1937–1938?{215}
216. «Рвется в темень белая беда…»
Рвется в темень белая беда —предок мой Григорий Лобода.Скачет гетман. Все его добро —стремени да чуба серебро.Ночь наполнив цокотом коня,скачет, скачет прямо на меня.Я проснусь, я встану, побреду.Переулки мечутся в бреду.И шуршат сугробы. И с умасходит вьюга, скользкая зима.Ляжет на исхоженном путиТак, что ни проехать, ни пройти.Лед или глухая лебедатам, где скачет, скачет в никудазапорожский гетман Лобода.А в Москве — летая, тает снег,переулки мечутся во сне.Переулки тянутся к весне.Что ж! я по распутице пройду,я в тебя, Москва моя, иду,песни зажигая на ходу.Я иду. Мечтая о Москве,птицей в клетке — жилка на виске.Я иду. Так времени топорразрубает с прадедами спор.{216}
217. Долг
Невесел в дыме канонадысугубо штатский человек.Дрожи. Повелевает векзапомнить — как звенят снаряды,как завывает самолет,огнем одаривая землю,как пьют удушливое зелье,как рвутся в панике вперед.Век не под стать страстям квартирными пенью птичьему. А тыписал стихи, вдыхал цветыпод небом розовым и мирным.Теперь положено черстветьрукам, сжимающим винтовку,и смерть берет на изготовку,хотя ты прожил только треть.Ну что ж, погодки молодые,посуровеем — и не жаль:ведь нам видения седые,как полю град на урожай.Заголосят витые трубы,и ты — во мраке и в крови —забыв о нервах, стиснув зубы,как ветер, тучу изорви.Не под луной прогулка — встретитьна расстоянье локтя бой.Еще не мы, но наши детизадышат радостью одной.
