церкви.

Всё это удалось восстановить в результате использования источниковедческих методов и приёмов, которые до 1991 года применить к истории XX века, к абсолютно закрытым до этого времени документам Политбюро, было абсолютно невозможно. В советской историографии считалось, что прекращение судебного преследования патриарха Тихона — это гуманистический шаг советской власти. А в зарубежной литературе признавалось, что «покаяние» — мудрый поступок патриарха Тихона, который тем самым уберёг церковь от обновленческого раскола и дал возможность каноническим церковным структурам существовать в советской России».

А. Д. Натовский был одним из «разрушителей режима» царского, большевиком, наркомом в Петрокоммуне Г. Зиновьева.

Правда, впоследствии он оказался в эмиграции в Париже, где с его слов писатель Роман Гуль записал: «Среднего роста, тёмный шатен, с громадной шевелюрой откинутых волос, большим лбом, острым носом, Троцкий на трибуне как бы вырастал и казался высоким. Голос резко-металлический. Демагогический оратор он уже тогда был хороший, хотя речи его всегда, как говорили греки, «попахивали лампадным маслом»: чувствовалось, что это не экспромты, а сопровождающиеся эффектными жестами и эффектными паузами тщательно разученные выступления.

По своей манере говорить Троцкий был полным антиподом Ленину. Ленин стоял. У Ленина не было никаких цветов красноречия. Троцкий ими засыпал публику. Ленин не слушал себя. Троцкий не только слушал, но, пожалуй; и любовался собой. В речах Ленина всегда было ясно, чего он хочет. У Троцкого предельной ясности никогда не было; его речь всегда можно было несколько вывернуть — и так, и иначе.

Разница душевного строя этих несхожих между собой революционеров сказывалась тогда и в их деятельности в Петербурге. Большевик Ленин редко появлялся на массовых собраниях, он вёл борьбу в своей партии, этот «крот» рыл «подземные ходы». Меньшевик Троцкий сразу бросился к «ослепительному» свету рампы, к публике, к аплодисментам. Тут было не только чрезмерное тщеславие, которым очень богат был Троцкий, но был и правильно выбранный плацдарм своей деятельности, ибо Троцкий был действенен только на толпе, «на миру», он должен был быть всегда «любимцем публики», хотя бы даже галёрки. Успех Троцкого был всегда успехом актёра. И в то время как в Ленине во всём чувствовалась крайняя деловитость, в Троцком — неизменный треск фейерверка.

Разность этих людей оттенялась даже в одежде. Ленин всегда был одет «как попало». Троцкий одевался с некоторой тщательностью, ему вовсе было не всё равно, как и какой повязать галстук.

Но тогда на революционном фоне Петербурга Троцкий был куда более приметен. Ленин вёл только большевицкую партию, Троцкий же, через Совет, несомненно вёл питерских рабочих. И удайся революция 1905 года, революционным вождём в Петербурге стал бы, конечно, Троцкий. (…)

Вражда к Троцкому главных партийных деятелей вовсе не родилась в 1924 году, по смерти Ленина, тогда она только «пришла в действие». Жила же она и не скрывалась всё время с 1917 года. Положение Троцкого в партии было всегда как бы положением «кандидата в большевики», а не большевика.

С1917 года по 1920-й мне часто приходилось встречаться и с Троцким, и с его противниками и могу засвидетельствовать, что крайняя неприязненность к нему Зиновьева, Крестинского, Сталина, Стучки, Дзержинского, Стасовой, Крыленко и многих других проверенных ленинцев существовала всегда и редко чем-нибудь прикрывалась. Все эти люди только «терпели» Троцкого потому, что он был нужен болыпевицкой революции, и потому, что Ильич заключил с ним некое «джентльменское соглашение». Эта владычная рука Ленина, поддерживающая Троцкого под спину, всегда была ощутима, и без этой руки падение Троцкого могло быть ежедневным. (…)

Чтобы быть объективным, надо сказать, что Троцкий интеллектуально был выше ленинцев на голову, хотя это и не Бог весть уж какой комплимент, ибо интеллектуальные силы ленинизма были всегда чрезвычайно убоги. Но умственное и культурное превосходство, эта бывалость и просвещённость, при невероятно эгоцентрическом характере и надменности Троцкого, при его жажде «наполеонства», сквозившей во всём, в манере, речи, полемике, вызывали естественное озлобление у головки ленинцев. А у некоторых, как у Зиновьева и у Сталина, это чувство переходило в буквальную ненависть…

После октябрьского переворота я видел Троцкого в роли наркоминдела. Тут мне казалось, что на короткое время о Троцком в партии как-то забыли. Дали наркоминдел, «делай, мол, там что хочешь!» И в самом Троцком на короткое время проснулся, пожалуй, больше журналист, чем «министр». Он бросился в секретные архивы, ими зачитываясь, пиша ноты и лозунги, дал волю своей фантазии. На первой же министерской должности Троцкий стал приближать к себе специалистов. В противоположность Ленину, у которого «партиец всё мог понимать и всё делать», Троцкий искал и брал людей дела, как, например, племянника бывшего военного министра Поливанова, сына бывшего министра Муравьёва и других. Троцкий хотел быть окружён «настоящим министерством», настоящими чиновниками, а не болыпевицкими импровизаторами, к которым в ответ на недоверие относился с презрением.

Но фантазии Троцкого в роли революционного дипломата революционнейшей страны кончились… Брестом. На этом его дипломатическая карьера оборвалась, и Ленин назначил Троцкого наркомвоеном».

Ленин был старше Троцкого на целых девять лет (1870 и 1879). Он родился в Симбирске (Ульяновске), в семье инспектора и директора народных училищ Нижегородской губернии. Отец Ленина (И. Н. Ульянов) был сыном крепостного крестьянина и крещёной чувашки (Анна Смирнова — дочь мещанина). Мать Ленина (М. А. Ульянова) имела шведско-немецкое происхождение по матери и еврейское по отцу.

С 1879 по 1887 г. Владимир Ильич учился в Симбирской гимназии, окончил её с золотой медалью и поступил на юридический факультет Казанского университета. Небезызвестно, что в том же году был казнён старший брат Ленина, как участник народовольческого заговора с целью покушения на жизнь императора Александра III. Буквально через три месяца после поступления в высшее учебное заведение Владимир Ильич был исключён за участие в студенческих беспорядках. Его арестовали и выслали в Казанскую губернию.

В 1888 году Ленину было разрешено вернуться в Казань, где он и вступил в один из марксистских кружков, страстно увлёкшись Плехановым.

К слову, в 1891 году он сдал экстерном экзамены за курс юридического факультета Санкт- Петербургского университета. В 1892–1893 гг. работал помощником самарского присяжного поверенного (адвоката) Н. А. Хардина, а затем приехал в столицу, где устроился помощником к присяжному поверенному (адвокату) М. Ф. Волькенштейну.

В мае 1895 года Ленин впервые едет за границу, а в декабре этого же года его снова арестовывают и после длительного содержания в тюрьме в 1897 году высылают на 3 года в село Шушенское…

Троцкий родился в семье Давида Леонтьевича Бронштейна и Анетты Львовны Бронштейн (Животовсной) — зажиточных землевладельцев из числа еврейских колонистов земледельческого хутора неподалёку от села Яновка Елисаветградского уезда Херсонской (Кировоградской) области, Украина. С 1889 по 1895 г. Лев Давидович учился в училище Св. Павла в Одессе, где был первым учеником по всем дисциплинам. В 1896 году он уже участвует в кружке и ведёт революционную пропаганду. В следующем году участвует в основании «Южно-русского рабочего союза», в 1898-м его впервые арестовывают. До ссылки в Иркутскую губернию (1900) находился в тюрьме, а через два года бежит за границу…

Уже в ноябре 1902 года в «Искре» появится первая статья Троцкого. Через несколько месяцев, по предложению Ленина, его введут в состав редколлегии этой газеты с совещательным голосом. Но пройдут годы, победит революция, и они вместе взвалят на себя великую историческую ответственность…

Д. А. Волкогонов в своей книге о Троцком даёт ясное понимание этого тандема (Ленин — Троцкий): «Троцкий никогда и ни к чему в жизни так не стремился, как к революции; только она могла дать ему все возможности для самовыражения. Революция и Троцкий любили друг друга взаимно. Председатель Петросовета двух русских революций никогда не держал «камня за пазухой» против разрушительного социального движения и, естественно, никогда не хотел Октябрю поражения. В революции он видел высший смысл своей жизни».

«Можно с уверенностью сказать, — констатирует Волкогонов, — что с октябрьских дней Ленин