«Что он написал обо мне? — Она медленно открыла ящик и посмотрела на толстую, переплетенную в кожу тетрадь. — Действительно ли я хочу узнать?»

Сантэн начала закрывать ящик и все же капитулировала перед непреодолимым искушением.

«Прочту только о себе», — пообещала она.

Она быстро прошла к клапану и осторожно, виновато выглянула из фургона. Сварт Хендрик вел быков, собираясь запрягать их.

— Хозяин вернулся? — спросила она.

— Нет, миссус, и выстрелов мы не слыхали. Сегодня он вернется поздно.

— Позовите меня, если увидите, что он возвращается, — приказала Сантэн и вернулась к бюро.

Она присела с тяжелым дневником на коленях и с облегчением увидела, что он написан почти исключительно на африкаансе, лишь с редкими вкраплениями немецкого. Она полистала страницы, пока не нашла день своего спасения. Запись была длиной в четыре страницы, самая длинная во всем дневнике.

Лотар подробно описал нападение льва и спасение, возвращение к фургонам, когда она оставалась без сознания; рассказал также о Шасе. Она, улыбаясь, прочла: «Крепкий парень, такого же возраста, как Манфред, когда я впервые его увидел. Я сразу привязался к нему».

По-прежнему улыбаясь, она поискала свое описание, и глаза ее остановились на абзаце: «Несомненно, это та самая женщина, хотя она изменилась по сравнению с фотографией и моим кратким воспоминанием о ней. Волосы у нее густые и курчавые, как у девушки из племени нама, лицо худое и коричневое, как у обезьянки… — Сантэн оскорбленно ахнула, — но тут она открыла на мгновение глаза, и мне показалось, что у меня разорвется сердце, такие они были огромные и мягкие».

Отчасти умиротворенная, она полистала дневник дальше, быстро переворачивая страницы и, как воровка, прислушиваясь, не слышно ли лошади Лотара.

В абзаце, написанном аккуратным немецким почерком, она разобрала слово «бушмены». Это слово привлекло ее внимание. Сердце дрогнуло, она чрезвычайно заинтересовалась.

«Ночью в лагерь пробирались бушмены. Хендрик нашел их след возле места, где стояли лошади и скот. Мы пошли по нему при первом свете. Трудная охота».

Слово «jag» — охота — удивило Сантэн. Почему охота, удивилась она. Это слово применимо только к преследованию и убийству животных. Она стала торопливо просматривать дальше.

«Мы увидели двух бушменов, но они чуть не ушли от нас, с проворностью бабуинов карабкаясь на гору.

Мы не могли идти за ними и потеряли бы их, если бы не их любопытство, тоже как у бабуинов. Один из них остановился на верху утеса и посмотрел вниз, на нас. Выстрел был трудный, издали и вверх».

Кровь отхлынула от щек Сантэн. Она не могла поверить в то, что читала; слова громыхали в ее голове, как в огромной пустой пещере.

«Но я выстрелил точно и попал. И стал свидетелем необычайного происшествия. Стрелять снова не понадобилось: другой бушмен упал с утеса. Снизу могло показаться, что он сам бросился в пропасть. Но я в это не верю: животные не способны на самоубийство. Скорее в страхе и панике он споткнулся. До обоих тел было трудно добраться. Но я решил осмотреть их. Подъем был трудным и опасным, но я в общем вознагражден за свою настойчивость. Первое тело — старика, того, что упал с утеса, — ничем не примечательно, за исключением того, что у него был складной нож фирмы „Джозеф Роджерс“ из Шеффилда; нож висел на шнурке на поясе».

Сантэн замотала головой.

— Нет! — прошептала она. — Нет!

«Я думаю, нож был украден у какого-нибудь путешественника. Старый мошенник, вероятно, пришел в наш лагерь в надежде на такую же добычу».

Сантэн увидела маленького О’ва, как он сидит обнаженный на корточках с ножом в руке; по его морщинистому лицу катятся слезы радости.

— О Господи, Боже милосердный, нет! — простонала она, но ее глаза продолжали безжалостно следовать по жестоким строкам.

«Однако на втором теле — это была женщина — я нашел более интересный трофей. Она была еще старше мужчины, а ее шею украшало замечательное ожерелье…»

Тетрадь выпала из рук Сантэн; она закрыла лицо руками.

— Х’ани! — воскликнула она на языке племени сан. — Моя старая бабушка, моя старая почтенная бабушка, ты приходила к нам! И он застрелил тебя!

Она начала раскачиваться из стороны в сторону, утробно воя, гортанно — так бушмены выражают горе.

Неожиданно она бросилась к бюро, выдернула ящик и начала рыться в нем, разбрасывая по полу чистые листы писчей бумаги, ручки, палочки воска.

— Ожерелье! — всхлипывала она. — Ожерелье! Я должна удостовериться.

Сантэн схватилась за ручку маленького нижнего отделения и дернула на себя. Ящичек был закрыт. Тогда с помощью небольшого домкрата, лежавшего рядом с инструментами, она раскачала замок и открыла его. Внутри лежала фотография в серебряной рамке: пухлая блондинка с ребенком на коленях — и стопка писем, перевязанных шелковой лентой.

Сантэн швырнула все это на пол и взломала следующее отделение. Здесь лежали пистолет в деревянной кобуре и коробка с патронами. Она бросила их поверх писем, и на дне ящичка обнаружила коробку из-под сигар.

Она подняла крышку. Внутри сверток в полосатом головном платке. Дрожащими руками Сантэн подняла его, и оттуда выпало ожерелье Х’ани.

Сантэн смотрела на него, как на ядовитую змею, держа руки за спиной, и негромко приговаривала:

— Х’ани… о моя старая бабушка…

Ей пришлось зажать рот руками, чтобы не дрожали губы. Потом она взяла ожерелье и держала его, но на расстоянии вытянутой руки.

— Он убил тебя, — прошептала Сантэн, и ее затошнило: она увидела на пестрых камнях засохшую кровь. — Застрелил, как животное.

Она прижала ожерелье к груди и снова принялась раскачиваться и выть, но глаза держала плотно закрытыми, чтобы не давать волю слезам. И все еще сидела так, когда услышала топот копыт и крики слуг, приветствующих возвращение Лотара.

Она встала и покачнулась от нового приступа тошноты. Ее горе было как болезнь, но тут она услышала его голос:

— Хендрик, возьми мою лошадь! Где миссус?

Ее горе стало другим, и хотя руки Сантэн по-прежнему дрожали, она подняла подбородок и в ее глазах сверкнули не слезы, а всепоглощающий гнев.

Она схватила пистолет «люгер» и вытащила его из полированной деревянной кобуры. Щелкнула затвором и увидела, как входит в патронник блестящий медный патрон.

Положив пистолет в карман платья, она вышла из фургона.

Когда она спрыгнула на землю, Лотар пошел к ней и его лицо прояснилось от радости при виде ее.

— Сантэн…

Он остановился, увидев ее лицо.

— Сантэн, что случилось?

Она протянула ожерелье. Оно блестело и позвякивало в ее дрожащих пальцах. Говорить она не могла.

Лицо его отвердело, глаза стали суровыми и яростными.

— Ты открыла мое бюро!

— Ты убил ее!

— Кого? — Он искренне удивился. Потом сообразил: — А, бушменку.

— Х’ани!