— Скоро, Нэм Дитя, очень скоро, — радостно улыбнулась она, но новая болезненная судорога помешала Сантэн ответить.

— А, дитя нетерпеливо, — улыбнулась Х’ани.

Судорога прошла. Сантэн лежала, тяжело дыша; но не успела она отдышаться, как боль началась снова.

— О Х’ани, держи меня за руку, пожалуйста!

Глубоко внутри ее тела что-то разорвалось, и из нее полилась горячая жидкость, потекла вниз по ногам.

— Скоро, очень скоро, — уверяла Х’ани. Сантэн закричала.

— Ну-ка…

Х’ани заставила ее сесть, но Сантэн снова легла.

— Он выходит, Х’ани!

— Сядь! — рявкнула Х’ани. — Теперь ты должна помочь ему. Сядь! Ты не поможешь ребенку, лежа на спине!

Она заставила Сантэн сесть на корточки, широко расставив ноги и разведя колени — в естественной позе родов.

— Держись за дерево для устойчивости, — настоятельно поучала она. — Вот так.

Старуха положила руки Сантэн на шероховатую кору, и Сантэн застонала и прижалась лбом к стволу.

— Давай!

Х’ани наклонилась позади нее и жилистыми руками обхватила тело Сантэн.

— О Х’ани! — кричала Сантэн.

— Да! Я помогу тебе вытолкнуть его. — Она крепче сжала Сантэн, и та инстинктивно начала тужиться. — Тужься, Нэм Дитя, тужься сильней! Еще сильней! Тужься! — уговаривала Х’ани, чувствуя, как мышцы живота девушки напрягаются и становятся твердыми, как железо.

Внутри мешала какая-то преграда; Сантэн, вцепившись в дерево, тужилась и стонала; она почувствовала, как преграда чуть подалась, потом снова застряла.

— Х’ани! — кричала она; худые руки обнимали ее, старуха стонала вместе с нею, они тужились вместе. Обнаженное тело Х’ани прижималось к выгнутой спине Сантэн; девушка чувствовала, как из старой увядшей плоти в нее, словно поток электричества, вливаются силы.

— Еще раз, Нэм Дитя! — хрипела ей на ухо Х’ани. — Он близко, очень близко. Давай! Нэм Дитя, тужься сильней!

Сантэн отчаянно тужилась, собрав всю волю. Она так стиснула челюсти, что боялась, сломаются зубы; глаза лезли из орбит. Она почувствовала, как что-то рвется, испытала обжигающую боль, но, несмотря на эту боль, нашла в себе силы для новых потуг. Ребенок вдруг двинулся, резко толкнулся. Освобождая Сантэн, из нее выскользнуло нечто огромное и невероятно тяжелое, и в ту же секунду Х’ани протянула руки, чтобы принять его и защитить.

Боль тут же благословенно ушла. Сантэн дрожала, как в лихорадке, обливалась потом, но чувствовала себя пустой, блаженно пустой, как будто из нее вытянули все внутренности.

Х’ани отпустила ее, и Сантэн, чтобы не упасть, вцепилась в ствол дерева; она тяжело, с шумом дышала.

Потом что-то горячее, мокрое, скользкое заворочалось у нее между ног, и, устало отстранившись от ствола, она посмотрела вниз. Из нее свисал клубок каких-то блестящих окровавленных трубок; привязанный к этим трубкам, опутанный ими, в красноватой луже на шкуре сернобыка лежал младенец.

Он был совсем маленький, такой маленький, что она удивилась, но отчаянными жестами протягивал сжатые в кулачки руки и брыкался, отворачиваясь; маленькая аккуратная головка покрыта густыми, мокрыми черными волосами, прилипшими к черепу.

Сзади между ее ног протянулись руки Х’ани и убрали ребенка из ее поля зрения. Сантэн ощутила опустошающую утрату, но была слишком слаба, чтобы возражать. Она чувствовала легкие рывки пуповины — это Х’ани брала ребенка, потом раздался громкий рассерженный вопль. Он поразил Сантэн в самое сердце.

К гневным крикам присоединился смех Х’ани. Сантэн никогда не слышала от нее звуков, полных такой невероятной радости.

— Ты только послушай, Нэм Дитя! Ревет, как львенок!

Сантэн неловко повернулась: мешала свисающая из нее плоть, которая все еще связывала ее с младенцем. Ребенок корчился в руках Х’ани, мокрый и рассерженный, с красным лицом, с плотно закрытыми глазами, но беззубый розовый рот был гневно и широко раскрыт.

— Мальчик?

Сантэн тяжело дышала.

— О да, — рассмеялась Х’ани, — вне всяких сомнений. — И кончиком указательного пальца приподняла крошечный пенис. Пенис сразу напрягся, словно подчеркивая недовольство ребенка, и выпустил в воздух мощную, изогнутую струю мочи.

— Смотри! Смотри! — Х’ани подавилась смехом. — Он писает на мир. Да будут свидетелями все духи этого места, сегодня родился настоящий львенок!

И она протянула Сантэн краснолицего младенца.

— Очисти ему глаза и нос, — приказала Х’ани, и Сантэн, как матери-кошке, не понадобились дальнейшие указания.

Она вылизала слизь из крошечных разбухших век, из носа и рта.

Потом Х’ани привычно взяла ребенка и перевязала пуповину мягкой белой внутренней корой дерева монгонго, а после перерезала ее костяным ножом. Конец пуповины обмотала целебными листьями дикой айвы и полоской кожи приклеила к животу.

Сантэн, сидя на грязной шкуре в луже собственной крови и вод, блестящими глазами следила за ее работой.

— Вот так! — Х’ани довольно кивнула. — Пора дать ему грудь.

И положила младенца на колени Сантэн.

Им с Сантэн для знакомства хватило очень краткого времени.

Х’ани сжала сосок Сантэн, коснулась влажным от молока кончиком губ младенца, и тот впился в него, как пиявка, и начал шумно мерно сосать. Несколько мгновений Сантэн не шевелилась, напуганная внезапной острой болью в животе, возникшей, когда ребенок начал сосать, но боль быстро отступила, и она тут же забыла о ней, целиком завороженная тем невероятным существом, которое только что произвела на свет.

Осторожно разогнув кулачок ребенка, она поразилась совершенству крошечных пальцев и жемчужных ноготков, не крупнее рисового зернышка, а когда он вдруг поразительно сильно стиснул ее палец, сжалось и ее сердце. Сантэн гладила его влажные темные волосы, и, просыхая, они завивались кольцами. Ее испугало пульсирующее движение под тонкой кожей, покрывавшей отверстие в черепе.

Ребенок перестал сосать и спокойно лежал у нее на руках, так что она смогла отнять его от груди и разглядеть лицо.

Он улыбался. Если не считать разбухших век, лицо было правильное, не сплющенное и неестественное, как у других младенцев, которых ей доводилось видеть. Лоб широкий, высокий, нос большой. Она вспомнила Майкла, но этот нос был более высокомерным, чем у Майкла, и она вспомнила генерала Шона Кортни.

— Вот оно что! — громко воскликнула она. — Нос истинного Кортни!

Младенец напрягся и выпустил струи одновременно спереди и сзади: из угла его рта закапало молоко. Он немедленно начал поиски груди, требовательно открывая рот, поворачивая голову из стороны в сторону. Сантэн переложила его на другую руку и вложила сосок в рот.

Согнувшись перед ней, Х’ани что-то делала у нее между колен. Когда послед вышел, Сантэн поморщилась и прикусила губу. Х’ани завернула его в листья «слоновьего уха», перевязала корой и ушла с этим свертком в глубину рощи.

Когда она вернулась, ребенок с туго набитым животиком спал на коленях у Сантэн, скрючив