выбрасывали… Пацаны в шайбы играли в школе этими плюшками. И вот я сказал: «Цены на три копейки вы протестуете и чувствуете… Хотя мы это не сделали, а вот то, что идет разрушение страны, на это вам абсолютно наплевать». Мы собирались сделать с полной компенсацией, кстати. 200 с лишним рублей на семью получалось. Ну и я вижу, что бесполезно дальше вести выступление… Я закончил. Вот только один крик там стоял. И потом я уже сходил с трибуны, понимал, что это последний раз, и сказал: «Вот что, уважаемые народные депутаты! Вы еще вспомните наше правительство!» И ушел. Другого выхода не было. Или пулю в лоб надо было пускать… Вот я и подумал: зачем мне это все нужно.
– После этого сразу слегли с инфарктом. Горбачев вас навещал?
– Получилось так… После инфаркта, после Нового года в 1991 году, мне разрешили ходить – сначала два шага, потом четыре… И я, посмотрев в зеркало, себя не узнал. Потом числа 12 января врачи разрешили Горбачеву со мной встретиться. До этого не разрешали. А тут он настаивал… и они сказали: повстречайтесь. В общем, он приехал и, увидев меня, аж вздрогнул, потому что я совершенно изменился. Худой, как тень, страшный… Сели. Он говорит: я не ел ничего, я все по часам, по минутам… Принесли бутерброды, чай. Он говорит: «Так что будем делать?» Я говорю: «Михаил Сергеевич, я ведь понимаю, что вы меня не просто проведать приехали…»
– Он к вам в больницу приехал?
– В больницу. Палата там типа спальни, даже меньше этого кабинета.
– В ЦКБ?
– Да, в ЦКБ. Я говорю: «По-видимому, у вас какие-то проблемы есть?» Он отвечает: «Конечно. Время идет. Надо все-таки определяться, кто будет предсовмина». Я ему: «Я ведь вам сказал, что я ухожу. Все. Назад слова не беру. Единственная моя просьба – дайте мне возможность выйти из больницы. Чтоб не в больнице меня снимали…» «Хорошо-хорошо!» Ну и стал говорить о кандидатурах. Кого назначить… Я ему сказал свое мнение…
– Павлова вы ему посоветовали?
– Нет, нет! Павлова, я думаю, предложили республики. Им, чем слабее предсовмина, тем лучше. Они знали, что как финансист он сильный, а как производственник нулевой. Он хозяйства не знал, поэтому им надо было такого. Об этом я и сказал Горбачеву…
– А ваша кандидатура какая была?
– Я назвал Назарбаева. Вот, говорю, пожалуйста, возьмите Назарбаева… Прошел партийную школу, прошел производственную школу, рабочим работал и дошел до первого секретаря компартии Казахстана. Работал Председателем Совета Министров республики, был в моем правительстве, я же знаю его… Все время встречались, он подготовленный, говорю, абсолютно подготовленный человек…
– …что и показало будущее.
– Да. Еще Бакланова Олега называл Горбачев. Я говорю: «Олег хороший парень, но он знает только космос, а больше ничего. А страна – это не космос». Так и поговорили… «Ну ладно, будем думать». А оказывается, в тот вечер республики собирались и решили – Павлова. Я попросил Горбачева, чтоб мне дали какую-то работу, но не в правительстве. Есть же какие-то общественные структуры в стране, где я мог бы работать. Мне только 60 лет исполнилось. «Хорошо, хорошо, мы этот вопрос решим!» А в палате у меня не было ни телефона, ни телевизора, ни радио – ничего!
– У действующего премьер-министра ничего не было?
– Ну, они правильно сделали… Все-таки инфаркт есть инфаркт. Заводиться себе дороже будет. Потом не выкарабкаешься… И вот в понедельник 14 января… там еще эти вильнюсские события были… Так вот какая-то сестричка проговорилась: «Николай Иванович, а ведь есть уже преемник ваш». Потом жена приходит… А она каждый день приезжала. Я спрашиваю: «Ты скажи, что – уже есть преемник?» Она: «А ты откуда знаешь?»
– То есть жене сказали тоже не говорить?
– По-видимому… Она говорит, что не хотела меня расстраивать. Я говорю: «А чего скрывать? Я Горбачева только просил немного подождать…»
– Так вы и заявления даже не писали?
– Но я ему сказал, что ухожу в отставку.
– А на основании чего он мог вас уволить тогда, если ничего не писали?
– Это потом было оформлено решением Верховного Совета. Потом. А в данном случае этого вполне достаточно, что я сказал… А потом оформляется. Четырнадцатым числом все было оформлено… что меня в отставку. В общем, вот так. Три недели я проходил реабилитацию в Барвихе. Научился ходить. Проходит февраль, март… Начинаю думать о работе, чего ж я буду сидеть дома. А в это время Горбачев был в Белоруссии. И я в газете «Правда» прочитал, что ему где-то на тракторном заводе задали вопрос: какая судьба у Рыжкова. Он ответил: у него был сердечный приступ, будем считать, что у него все будет нормально, а дальше… У меня такое ощущение, что кто-то дописал фразу: «А что касается его дальнейшей деятельности, то пусть он сам и принимает решение». Я показал жене и говорю: «Все! Никакой мне работы не будет».
– Николай Иванович, у вас же в тот момент, наверное, было много единомышленников в политбюро. Лукьянов, к примеру, будущий член ГКЧП. Маслюков, который впоследствии иначе как левый не воспринимался… Почему вы сообща не сняли Михаила Сергеевича?
– Это ничего не дало бы.
– Потому что уже был Ельцин?
– Да. Его, кстати, в апреле 1991 года почти не убрали. Я уже вышел после болезни. Был пленум ЦК КПСС. Я уже не член политбюро был, потому что на XXVIII съезде меня по моей просьбе туда не включили. Хотя я еще и был предсовмина. Я сказал, не надо туда всех включать, у нас и так одна партия во главе. Нас и так за это долбают… зачем еще, раз к многопартийности идем? А в апреле выступили регионы: «Надо уходить, Михаил Сергеевич!» Объявили перерыв на пленуме. А во время перерыва несколько человек бегали с бумажками, что нельзя Михаила Сергеевича отпускать. По-моему, было 60 или 70 подписей…
– …из четырехсот членов ЦК?
– Да. Подошли и ко мне: «Подпишите, Николай Иванович». Я говорю: «Я подписывать не буду. Я считаю, ему надо уйти!» И отказался подписывать. Я не буду говорить, кто собирал подписи. Он сегодня уже на том свете…
– Тем более можно назвать.
– Аркадий Вольский бегал. Так что Горбачева могли в то время снять. Но, понимаете, время было такое, что это ничего не дало бы. Перед XXVIII съездом, кстати, в июле 1990 года, когда мы видели, что страна становится неуправляемой, партия на ходу теряет авторитет… страшно даже вспомнить. И я говорил: «Михаил Сергеевич, что-то надо делать. Партию надо спасать – она в тяжелейшем положении, авторитет теряется. Ваш авторитет, как генерального – теряется. Давайте, может быть, вы станете… типа председателя партии. Типа номинального, почетного… Избрать генерального или первого секретаря, нового человека, который вел бы работу, свежего. Может быть, доверие появилось бы…» Он согласился. Утром, только я приехал на работу, Горбачев мне звонит. Из машины, по-моему… «Слушай, вот вчерашний разговор в отношении руководства партией…» Я говорю: «Но вы же дали согласие. Надо это делать, Михаил Сергеевич…» – «Я не согласен с тобой! Не согласен! Что ты из меня дурака делаешь! Ты из меня куклу какую-то делаешь… Нет! Я на это дело не пойду!» Ну он и отказался. Кстати, когда мы сидели рядом на XXVIII съезде и когда избирали Центральный Комитет, я сказал: «Михаил Сергеевич, против вас выступят 1200 человек». И почти угадал: тысяча сто с небольшим человек. Горбачев спрашивает: «А ты откуда знал?» Отвечаю: «Да ничего я не знал… Я просто следил, как идет голосование по вопросам, которые вы вносили. Я высчитал, что те люди, которые не поддерживают ваши конкретные дела, не будут и вас лично поддерживать». – «Да-да-да…» Вот такая была свистопляска. Я не представляю, как в то время можно было выйти из положения.
– А кого, в принципе, могли бы избрать на место Горбачева?
– В то время никто бы не справился. По-видимому, нам надо было пройти эту всю дикость. Сегодня даже вспоминать как-то неприлично… За месяц до этого съезда народных депутатов была встреча. Горбачев, Ельцин, Силаев (И.С. Силаев – Председатель Совета Министров РСФСР 1990–1991 гг.
