Гарри проскользнул в ванную с умывальными принадлежностями и взял полотенце из каморки за дверью. Ему просто необходимо вымыться до того, как остальные поднимутся. Он понимал, что делать так – значит испытывать судьбу, но он бы не смог вынести косых взглядов и насмешек, которые неизбежно начнутся, стоит лишь соседям по спальне увидеть его голым. И более всего его угнетала мысль о том, что он заработает взыскание в самом начале семестра из-за отсутствия приличной одежды.

Почти всю ночь он проворочался, думая о распределении, о новых правилах, которые нужно запомнить, и пытаясь придумать способ избежать назначения отработок сроком на всю оставшуюся жизнь, до того как он сможет что-нибудь сделать со своей поношенной одеждой, которая была ему велика. Хотел бы он провести побольше времени у мадам Малкин, где он покупал школьную форму – его мантии, брюки и галстук были новыми – но Хагрид, по его собственному выражению, «прибёг поздненько», и они попали в магазин перед самым закрытием. К счастью, они оказались единственными покупателями, и процедура подгонки прошла быстро. К несчастью, ни один из них не подумал о такой вещи, как нижнее бельё.

Этим утром надо было встать очень рано, успеть сбегать в совятню, отослать Хедвиг с заказом и вернуться обратно до того, как поздние слизеринские пташки продерут свои глазки и заметят его отсутствие.

И последним человеком, с которым ему хотелось бы столкнуться, был профессор Снейп. Весь прошлый вечер Гарри ловил взгляды Снейпа и гадал, чем успел разозлить своего декана. Возможно, причина была в Гаррином распределении: никто особо не обрадовался, когда шляпа отправила его в Слизерин. Гарри не знал, как ему добиться, чтобы его приняли как своего, но понимал, что нужно хотя бы прилично выглядеть – он не хотел позорить своих однокашников.

Сложив обноски Дадли на скамью в душевой, Гарри повернул кран и удивился, обнаружив горячую воду, которая показалась ему экстравагантным излишеством: он привык к холодному душу. Вода была не слишком горячая, а в самый раз для купанья. Пообещав себе, что вымоется быстро, он положил очки в пределах досягаемости и ступил под струи. Это было замечательно: тепло воды смягчало боль от ушибов, успокаивало напряжённые мышцы и изгоняло головную боль, вызванную неправильно подобранными очками.

Меньше чем за три минуты он вымыл шампунем свои непокорные волосы, с которыми он никогда не мог справиться, сколько ни пытался, потом намылил своё тщедушное – благодаря Дурслям – тело, поспешно ополоснулся и поторопился выключить воду. Он уже тянулся за полотенцем, когда кто-то схватил его за руку и выдернул его, абсолютно голого, из кабинки. Он был всё ещё без очков, но смог разглядеть сквозь густой пар вздымающуюся мантию главы Слизерина.

«О, Боже мой, нет!»

– Вы слабоумный, Поттер? – рявкнул мужчина. Он был взъерошен, будто только из постели, и его волосы торчали странным клином, почти как Гаррины. Напуганный, Гарри смог только помотать головой. Как будто не заметив этого, профессор Снейп продолжил:

– Неужели ваши недоразвитые мозги не способны воспринимать даже простейшие указания?

– Н-нет, сэр, – сказал Гарри.

Он стиснул челюсти и поднял голову. С ним уже такое бывало – ему не привыкать. Разве Дадли с дружками не били его практически каждый день? Но он не собирается раскисать.

– Нет, сэр, – возразил он снова. – Я не слабоумный.

– В самом деле? – протянул профессор, словно клещами сжимая его руку. Чёрт, будет ещё один синяк.

– Тогда почему вы здесь, когда вам следует быть в постели?

Что он мог ответить? Уж точно не правду! Это лишь вызовет новые вопросы, гнев Дурслей и, возможно, исключение из школы. Он знает, как это бывает. Одна медсестра, в начальной школе, задавала много вопросов, и он честно на них ответил: о том, сколько он ест, и о том, как часто его осматривает врач; а потом люди из социальной службы пришли на Тисовую улицу и задали ему те же вопросы в присутствии Дурслей. И что он мог сказать? Он лгал, и улыбался, и говорил, что всё замечательно, после чего та медсестра стала относиться к нему, как к ищущему внимания психу. Он не хотел даже вспоминать реакцию дяди на этот визит.

Снейп дёрнул его за руку и прорычал:

– Мальчик, я задал тебе вопрос!

Несмотря на данное себе обещание не раскисать, Гарри дрогнул.

– Виноват, сэр!

– Несомненно! Я полагаю, ты счёл, что не обязан отвечать на вопрос, не так ли? И что правила существуют для всех, но только не для Поттеров? Тогда позволь мне кое-что объяснить тебе, сопляк: когда я отдаю приказы, это означает, что им надо подчиняться. И если я что-то запрещаю, ты не должен этого делать!

В конце этой тирады он притянул к себе Гарри так близко, что забрызгал слюной его лицо и голую грудь. Даже без очков Гарри мог видеть отвращение и ярость в глазах профессора.

– Да, сэр. Простите, сэр. Я буду соблюдать распорядок дня.

– Разумеется, будешь! Отработка в семь вечера. И. Не. Опаздывать.

Тряхнув Гарри в последний раз, профессор оттолкнул его и удалился из ванной комнаты, угрожающе взметнув чёрными одеяниями.

Гарри схватил своё полотенце и вытерся, затем стал торопливо одеваться, стараясь выкинуть стычку из головы. На самом деле, профессор не сказал ничего такого, чего бы Гарри не слышал от Дурслей. Он был даже рад, что Снейп не задал ему больше никаких вопросов – вопросов, на которые он не смог бы ответить.

Одевшись, он прокрался в слизеринскую гостиную и быстро – так быстро, как только мог – сбегал проведать Хедвиг и отправить её с поручением в Хогсмид, в «Лучшее платье». Местонахождение совятни было частью сведений, почерпнутых от старост, как и список портных, обслуживающих школу.

Он едва успел вернуться, как соседи по спальне стали просыпаться. Полусонные слизеринцы разбредались по душевым и гостиной, а Гарри тем временем занялся чтением учебника по зельям, намереваясь наилучшим образом подготовиться к встрече со Снейпом в классе. Ещё он достал кусок пергамента и