— Ну, поцелуй же меня, Ли!..
— Подожди хоть, пока мы не выедем из города.
— Ах! Мне все равно. Люди?.. Пусть все узнают об этом.
— А как же твоя репутация?
— Можешь не беспокоиться. Поцелуй меня.
Поцеловать… Это ничего, если продолжается пять минут, но я не могу делать это не переставая. Спать с ней и вертеть ее в разные стороны — согласен. Но не целовать. Я с трудом высвободился.
— Будь благоразумной.
— Ли! Ну, поцелуй меня. Пожалуйста.
Я снова прибавил скорость и свернул в первую же улицу направо, потом налево — я пытался хорошенько встряхнуть ее, чтобы она отцепилась от меня и занялась чем-нибудь другим, но с этим паккардом ничего нельзя было поделать. В нем абсолютно не трясло. Она воспользовалась заминкой, чтобы снова оплести руками мою шею.
— Можешь быть уверена, что в этом местечке о тебе будут рассказывать презабавные вещицы.
— Пусть их себе рассказывают хоть в пять раз больше. До чего они будут раздосадованы, когда…
— Что когда?
— Когда узнают, что мы скоро поженимся.
Честное слово, быстро же продвигалось дело с этой девицей! Встречаются ведь некоторые особы, на которых это действует, как валерьянка на кота или дохлая лягушка на фокстерьера. Им хочется повиснуть на вас на всю оставшуюся жизнь.
— А мы скоро поженимся?
Она наклонилась к поцеловала мою правую руку.
— Можешь быть уверен.
— Ну и когда?
— А прямо сейчас.
— Только не в воскресенье.
— Почему? — спросила она.
— Нет. Это идиотизм. Твои родители не дадут согласия.
— Мне все равно.
— Но у меня нет денег.
— Нам хватит на двоих.
— Мне едва хватает одному, — сказал я.
— Мои родители нам помогут.
— Не думаю. Твои родители совсем меня не знают. Да и ты, впрочем, знаешь меня немногим больше.
Она покраснела и спрятала голову у меня на плече.
— Нет, я знаю тебя, — прошептала она. — Я могла бы описать тебя по памяти всего, с ног до головы.
Мне захотелось проверить, как далеко это у нее зашло, и я сказал:
— Немало женщин могли бы описать меня таким манером.
Она не отреагировала.
— Мне все равно. Теперь они больше не смогут этого сделать.
— Но ты же ничего не знаешь обо мне.
— Я ничего не знала о тебе..
И она принялась напевать песенку Дюка, которая начинается этими словами.
— Ты и сейчас знаешь обо мне не больше, — уверял я.
— Ну, тогда расскажи мне, — сказала она, перестав петь.
— В конце концов, — сказал я, — не вижу, каким образом я мог бы помешать тебе выйти за меня замуж. Если только я не уеду. А у меня нет никакого желания уезжать.
Я не прибавил «пока не овладею Лу», но слова мои значили именно это. Джин приняла все за чистую минуту. Я крепко держал эту девочку в руках. Теперь надо было ускорить осаду Лу. Джин положила голову мне на колени и втиснула свое туловище на остаток сиденья.
— Так расскажи мне, Ли. Я тебя прошу.
— Хорошо, — ответил я.
Я наплел ей, что родился где-то в Калифорнии, что мой отец приехал из Швеции, и поэтому у меня белокурые волосы. У меня было трудное детство, так как родители были очень бедны, и в возрасте лет девяти, — это было во времена великой депрессии — я уже играл на гитаре, чтобы заработать себе на жизнь; а затем, лет в четырнадцать, мне посчастливилось встретить одного типа, который заинтересовался мной и взял с собой в Европу, в Великобританию и Ирландию, где я и провел с десяток лет.
Все это было сплошное вранье. Я действительно провел десять лет в Европе, но совсем не так, как рассказывал, и всем, чему я выучился, я был обязан только самому себе да еще библиотеке того парня, у которого работал лакеем. Ничего я не рассказал ей и о том, как этот тип обращался со мной, зная, что я черный; ни о том, что он делал со мной, когда его маленькие друзья не приходили его проведать; ни о том, как я расстался с ним, когда вынудил его подписать чек, чтобы оплатить мое обратное путешествие, прибегнув при этом к некоторым особым знакам внимания.
Я выдумал для нее кучу чепухи про моего брата Тома, про Малыша, про то, как он случайно погиб и как предполагали, что тут замешаны негры (эти типы всегда были ей подозрительны, это раса лакеев, и ее тошнило от одной мысли, что какой-нибудь цветной может к ней подойти).
Итак, я вернулся и увидел, что дом моих родителей продан, что мой брат Том живет в Нью-Йорке, а Малыш лежит в земле; тогда я стал искать работу и устроился в книжную лавку благодаря одному из друзей Тома — последнее было правдой.
Она слушала меня, как оракула, и я продолжал; я сказал ей, что не думаю, чтобы ее родители дали согласие на наш брак, так как ей нет еще двадцати лет. (Ей только что исполнилось двадцать, и она могла обойтись без их согласия). Но я зарабатываю мало денег. (Она предпочитала, чтобы я сам честным трудом зарабатывал деньги, а ее родителям я наверняка понравлюсь, и они подыщут мне работу поинтереснее — на Гаити, на одной из своих плантаций).
Пока она говорила, я старался сориентироваться и наконец наткнулся на дорогу, по которой мы с Дексом приехали.
На какое-то время я должен буду вернуться к моей прежней работе, а она заедет ко мне через недельку; нужно будет все уладить и хорошенько сговориться, чтобы удрать на Юг и провести несколько деньков в каком-нибудь местечке, где никто не будет нам докучать; а потом мы вернемся уже обвенчанными, и дело в шляпе.
Я спросил, собирается ли она рассказать об этом Лу. Она ответила, что да, но не о том, чем мы занимались с ней вдвоем. Заговорив об этом, она снова пришла в возбуждение. К счастью, мы уже приехали.
XV
Вторую половину дня мы провели, занимаясь неизвестно чем. Погода, правда, была не такой хорошей, как накануне. Настоящая осенняя погода. Я старательно избегал играть в бридж с приятелями Джин и Лу — я хорошо помнил советы Декса; неподходящее было время, чтобы швырять на ветер те несколько сотен долларов, что мне удалось скопить. И правда, этих типов совершенно не волновало, лежит у них в кармане на пять или шесть сотен больше или меньше. Единственное, чего они хотели, — это убить время.
Джин без всякого повода не переставая глазела на меня, и я ей посоветовал, воспользовавшись минутой, когда мы остались наедине, чтобы она была чуточку поосторожнее. Я опять танцевал с Лу, но она держалась недоверчиво, и мне никак не удавалось навести разговор на интересную тему. Я уже не