вынужден был прекратить с ним прогулки по городу.
Такую же реакцию вызывал у него сильный ветер, отдаленный гром. В заключение всякий раз после этого у него надолго пропадал аппетит и Джекки на день-два почти совсем переставал есть.
К этому добавилось: постоянный гастрит и частое урчание в животе, пес перестал расти. В довершение всего он начал бурно перелинивать. Я никогда не видал такой линьки: казалось, шерсть слезает вместе с кожей, отставая целыми лепешками величиной с ладонь. Разладился весь организм! После этого у Джекки на всю жизнь осталась ненормальная линька: достаточно было какого-либо ничтожного толчка извне — и он начинал линять в середине зимы, летом, в самое неурочное время.
Заметили, что особенно болезненно он реагирует на зеленую армейскую шинель, — она вызывала в нем безотчетный ужас. Он не боялся идущих людей, но стоило незнакомому человеку остановиться около него, как щенок немедленно приходил в неистовое возбуждение, поджимал хвост, трясся всем телом, и несмотря на присутствие хозяина (что всегда действует на собаку ободряюще), старался вырваться и убежать прочь. Все это лишний раз убеждало, что именно эпизод с оркестром явился причиной всех бед. Ведь там были люди именно в зеленом. И они стояли.
Что с ним сделалось, — на него было больно смотреть! Трудно было поверить, что это наш Джекки, тот самый Джекки, который так радовал окружающих… Совершенно изуродованное, больное существо! А ведь сначала он был, как все: веселый, ласковый щенок, обещавший вырасти в смелую, злобную и в то же время послушную собаку, надежного сторожа и друга. Вот вам суровый урок, как легко испортить животное — простой случайностью, недоглядом… Недаром мы всегда говорим о постепенном введении резких раздражителей, приучении собаки к различным громким звукам, грохоту, шуму.
— Траву он лопает? — справлялся Анатолий Игнатьевич.
А спустя день или два, будучи в саду одного мичуринца, я заметил, как Джекки, действительно, нашел какую-то траву, росшую у забора, и принялся с жадностью обрывать и есть ее.
— Он что у вас — болен нервным расстройством? — заметив это, удивленно спросила жена мичуринца.
— А что? — в свою очередь удивился я.
— Хватает пустырник…
Оказалось, что трава эта — пустырник, наподобие валерианы, из которой приготовляют повсеместно известные валериановые капли («валерьянка»), принимаемые для успокоения нервов. Джекки пытался сам лечить себя.
Я потому столь подробно останавливаюсь на истории болезни Джекки, поскольку мне кажется, что это имеет не частный интерес. Припоминается, что в первые годы после революции, когда мы начинали развивать наше собаководство, в Советский Союз были ввезены из-за границы производители-овчарки, я бы сказал, производители-брак, возможно, умышленно проданные нам, у которых потом обнаружились психические отклонения, в известной мере сходные с симптомами описываемой болезни Джекки, например, боязнь высоких зданий. А психические отклонения, как известно, особенно стойко передаются в потомство. Законно возникал вопрос: достаточно ли тщательно занимались мы очищением кровей от линии этих производителей, несомненно, качественно ухудшающих поголовье. Было бы, мне представляется, крайне интересным основательно просмотреть родословную Джекки под этим углом зрения на возможно большую глубину по числу колен, с тем чтобы лучше уяснить возможные пороки наследственности у овчарок. К сожалению, сам я не считаю себя достаточно компетентным проделать эту работу.
Особый интерес в связи с этим представлял теперь для меня и разговор о причинах возникновения трусости у собак. Не секрет, что различные породы дают не одинаковое количество трусливых экземпляров, проявляя, как вытекает из этого, разную уязвимость по отношению к причинам, порождающим трусость, и это явление, на мой взгляд, заслуживает более пристального изучения. В частности, высокий процент трусости дает восточноевропейская овчарка. Почти не бывает трусливых эрдель-терьеров.
Когда о несчастье с Джекки стало известно в клубе, там отнеслись к этому очень просто: взять другого щенка, этого — усыпить.
Честно говоря, это было самое разумное. Трусливая собака, собака-инвалид, — кому она нужна? Какая польза от нее? Я и сам понимал это, и только жалость к животному, к которому мы все уже успели достаточно привыкнуть и привязаться, да упорное сопротивление Гали, не хотевшей и слышать, чтоб ликвидировать Джекки, удерживали меня от того, чтобы последовать совету товарищей.
Вот так бывает, что даже опытный собаковод может допустить ошибку, которую потом не исправишь…
Но я все-таки хотел исправить ее, коль скоро Джекки продолжал существовать и жить в нашем доме, исправить, вопреки всем мрачным предсказаниям друзей по клубу и осторожным намекам милейшего Анатолия Игнатьевича.
Помог случай.
Нам надо было поехать в дом отдыха. Оставить Джекки дома было не с кем, — взяли с собой. И вот это оказалось тем поистине волшебным средством, которое помогло поставить на ноги нашего Джекки.
Дом отдыха стоял в чудесной местности. Время — август; вокруг — лес, горы, живописные озера, как впрочем, повсюду на Урале. Целые дни Джекки носился на приволье, утопая по брюхо бродил по болотам, нюхаясь в камышах. К купанию и плаванию пристрастился так, что мы прозвали его жуком-плавунцом. Он проявлял завидную выносливость. Как-то, к концу нашего пребывания там, небольшой мужской компанией мы совершили туристский поход в горы, на так называемый камень Запл
Мы прожили там три недели, но этих трех недель оказалось достаточно, чтобы в состоянии Джекки совершился перелом — кризис миновал. Когда мы возвратились домой в Свердловск, он был неимоверно худ, кожа да кости, зато совершенно здоров. Психика его окрепла настолько, что, помню, когда на станции мы проходили мимо паровоза и тот вдруг, выпустив пары, оглушительно загудел, Джекки только чуть покосился на него, прижал уши — и все.
Все как рукой сняло! Исчезла постоянная нервозность, столь разрушительно действовавшая на все отправления и психику щенка, его перестали пугать высокие здания, люди. Он начал снова расти, набирать тело, наверстывая упущенное за период болезни, превращаясь в красивое породистое животное, с нормальными проявлениями всех инстинктов и живым, резвым характером, каким был тогда, когда я впервые принес его в дом. К полутора годам он представлял собой вполне сформировавшуюся овчарку — породный, прекрасного сухого сложения, хорошо растянутый и мускулистый, того чрезвычайно выигрышного окраса, который всегда так нравился мне: весь расписной, каждый волос в три цвета (откуда и родилось определение — зонарно-серый), с золотистым отливом, постепенно усветляющийся книзу и с более темным хребтом, — в точности, как его прадед Тайфун, которого я однажды видел на выставке в Москве.
Пожалуй, единственным его недостатком, если говорить об экстерьере, была несколько легковатая голова, больше подходившая бы для самки, да и общая едва уловимая облегченность, заметить которую мог только очень изощренный глаз. Вероятно, какую-то долю роста он все же потерял за те месяцы, что болел. Но это полностью искупалось тем благородством линий, которое отличает всякое высокопородное животное, радуя сердце настоящего ценителя.
Природа — лучший лекарь. Я с особой наглядностью убедился в этом на примере с Джекки.
И — это мне особенно хотелось бы подчеркнуть — вот что делает уход. Не окружи мы в нужный момент больное животное лаской и вниманием, не откажись на время от всяких принуждений в обращении с ним (в конце концов, ничего трудного тут нет), — очевидно, все сложилось бы для нашего Джекки совсем-совсем иначе.
Значение ухода как лечебного фактора, оказывающего чрезвычайно сильное воздействие на организм, показал мне в свое время еще случай с догом Джери. Когда Джери из-за моей халатности
