Разговор продлился до самого утра.

Небо было затянуто тучами. Рассветные лучи окрашивали их кровавой краской. Даже несмотря на столь мрачное начало дня, у путешественников настроение было не то, чтобы хорошее, но и не то, чтобы плохое: среднее. За ночь о многом успели поговорить, многое успели выяснить, о многом успели договориться. Тос решил покинуть Смертельных Ищеек — это его право. Но его решение никак не касается остальных участников отряда. Пусть их теперь только трое, они всё равно — Смертельные Ищейки. Под предводительством Филики, разумеется.

Дрим предложил наёмникам долгосрочный контракт: десять золотых в неделю плюс еду и кров; за помощь в убийстве Парфлая — пятьсот золотых. Конечно, деньги, по сравнению с золотыми мешками стрека — смехотворные… но большего они позволить, увы, не могут. Несмотря на столь крохотную плату, Филика с лёгкостью согласилась. Она бы и без денег жаждала всадить пулю в стречью голову: дав умышленно лживую информацию про заказанных, Парфлай добровольно записался в список врагов Смертельных Ищеек. Но жилка наёмника дала о себе знать: раз за это можно ещё и денег заработать, почему бы и нет?

Тос согласился остаться до тех пор, пока они вместе не доберутся до Тартора и карет. Там-то прим со всеми и распрощается, захватив с собой одну из карет с припасами и причитающейся ему долей золотых монет. На деньги он наймёт отряд головорезов и штурмом захватит власть в Нортиспе, не забыв при этом поглядеть какого всё-таки цвета кишки у Кирпира Зелиуса. Про свои планы, разумеется, Тос Виконт Симыргор, первенец и единственный сын предательски убитого Виконта Гропара Симыргора, известного землевладельца и сенатора города Нортисп, друзьям не рассказывал.

Позавтракав и облачившись в броню (куда ж без неё, родимой?) путешественники отправились в путь. Шли, как и раньше, парной колонной. В голове колонны были Дрим и Брок. Следом шли: Лароус и Камоорн, Кич и Тос, Филика и Джина, Моррот и Тона. Замыкал колонну, как и раньше, Бирюк.

Ветер дул северный, мерзкими капельками накрапывал холодный дождь, из дубравы доносилось зловещее карканье ворон. Размокшая каменистая земля скользила под ногами. Но хуже всего то, что путешественники ощущали на себе чей-то взгляд. И, увы, не добрый взгляд… О дурном предчувствии первым заговорил Моррот. Остальные подтвердили его подозрения — действительно, зловещий взгляд прячущегося где-то неподалёку то ли существа, то ли мыслящего чувствовал каждый. А Бирюк так вообще — утверждал, что слышал стрекотание крыльев, уж очень похожее на стречье.

Приходилось идти в постоянном напряжении и ожидании беды. Но ничего, до Смертоптицы идти не так и далеко — потерпеть можно.

К обеду дождь перестал, а из расширяющихся и вновь затягивающихся просветов в серых тучах ободряюще выглядывало солнце. Ветер стих и напоминал о себе лишь короткими прохладными порывами. Дубрава вместе со своим вороньим карканьем (вечером и ночью мерзкие пернатые не давали о себе знать) осталась позади. Но вот взгляд… Он не прекращался… Будто бы сами Горы следили за осмелившимися нарушить их покой храбрецами…

Может быть, улучшение погоды и расслабило путешественников, в частности Кича. А может, тут не обошлось и без каких-либо других сил — Заколдованные Горы, знаете ли, заколдованы… Так или иначе, но Кич поскользнулся о мокрую траву и каким-то невероятным стечением обстоятельств вывернул себе правую ногу: навалился на неё всем весом тела, утяжелённым доспехами, самозарядным ружьём за спиной и прочей амуницией. И это Кич, прим! Как всем известно, примы — самая поворотливая, расторопная и ловкая раса. Скорее звёзды с неба падать начнут, чем находящийся при полном душевном и физическом здравии прим утратит способность ловко реагировать на происходящее.

Сказать вывернул — ничего не сказать. Дикая боль победоносной поступью прошлась из ноги по всему телу. Стоит ли говорить, что травма сопровождалось омерзительным, холодящим душу хрустом? Надо ведь такая напасть: поножи, предназначенные защищать, наоборот, усилили травму! Крепёжные ремни на правой наголенной пластине почему-то были плохо застёгнуты: при падении Кича поножа соскользнула вниз и перекрутилась, верхним краем впившись в ногу. Нет, это нужно иметь уж очень несчастливую карму, чтобы так, на самом ровном месте, поломать себе ногу. А в том, что это перелом, да ещё и не шуточный — сомнений ни у кого быть не могло. В особенности у Кича, взвывшего от дикой боли, что затаврённый в бок слопр.

— Приехали… — констатировал Дрим. — по моим прикидкам за той грядой холмов нас Смертоптица поджидает. И на тебе — такая глупость случилась!

— Да замолчи ты уже, Плувер Младший, твои слова не излечат! — прорычал Кич, которому Тос уже успел обработать рану и накладывал шину на выровненную ногу из веток и ремней.

— Здорово! — по-великомученицки вознёс руки к небу Моррот. — Просто здорово!

— Предлагаю не сетовать на судьбу, а вынести из случившегося хоть каплю выгоды, — заговорила Джина. — Мне очень жаль Кича, действительно жаль. Но что тут уже поделаешь? Ему теперь только время поможет залечить травму. Наши разговоры уж точно никакой пользы не принесут. Не знаю как вы, но с этой Смертоптицей я отвыкла от длительных переходов. Отдохнуть бы не помешало…

— Вот и привальчик сделаем, — согласился Лароус. — Мне-то он без надобности: главное — вовремя антрациту подкинуть в печечку и водички в паровой двигатель залить… Но остальным отдых очень даже не помешает.

— Я устала тоже, — подтвердила Тона.

— Мне всё равно. Хоть отдыхать и лучше, чем тащить на своём горбу раненного. Но сколько не отдыхай, а тащить всё равно придётся, — высказалась Филика.

Кич нарычал на Тоса, слишком туго затянувшего ремень на шине. Тос виновато пожал плечами и пробурчал что-то себе под нос, приспустив ремень.

— Почему придётся? — булькнул Камоорн. — Лично я — чувствую себя вполне пристойно. Вы можете здесь отдыхать, а я продолжу путь. На этой равнинной местности вполне хватит места, чтобы посадить Смертоптицу. Отдыхайте себе, набирайтесь сил: даже соскучиться не успеете, как в тёплом и уютном салоне окажетесь.

— А что, вполне пристойная идея! — согласился Дрим и протянул щупу пирамидальный ключ от дверей Смертоптицы, надёжно захлопнутых от непрошенных гостей. — Я, пожалуй, останусь здесь — ноги в край обленились. Совсем отвык от дальних пеших прогулок… Если кто хочет, можете идти с Камоорном.

— Я иду с другом, — вызвался добровольцем Брок.

— Ещё желающие есть? — поинтересовался Дрим?

Никто больше не вызвался добровольцем.

— Гирен подери, кажись я поспешил: спиной чувствую неладное, — сказал Дрим. — Не знаю даже, идея-то хорошая, но следует ли нам расставаться? Не знаю как там у вас, но чувство следящих за нами злобных глаз не покидало меня с самого утра ни на секунду…

— Да-да-да! — невзирая на боль, подтвердил Кич. — Этот взгляд меня и сглазил, вот почему я упал! Где же это видано, чтобы примы себе ноги на ровном месте ломали?!

— Брок, не иди, — разволновалась Тона и обняла мужа. — Глаза смотрят. Глаза плохо хотят нам. Не иди. Не иди любовь. Не иди.

— Даже я своей металлической задницей неладное чую, — подбросил пищи для размышлений Лароус.

— Не иди, любовь, не иди, — Тона вцепилась в могучую руку Брока и даже не думала отпускать.

— Камоорн, может ты это… передумаешь? — спросил Моррот. — А то у меня самого по спине холодок бегает.

— Да, я начинаю жалеть о своём мимолётном решении, — признался Дрим. — Разделяться не надо. Сделаем здесь небольшой привал и дальше пойдём. Все вместе. Ничего страшного, понесём Кича, а то что- то обленились мы тут все.

— Бирюк понести может, — предложил Кич, с надеждой глядя на волка.

Бирюк ответил ему недовольным рычанием.

— Тона не хочет. И я не хочу. Я останусь здесь, — пробасил Брок.

— Да вы всё преувеличиваете, — отмахнулся Камоорн. — И глазом не моргнёте, как я всё сделаю.