немецкий солдат (мне он тогда показался пожилым) я спросил у него на идиш:

— Это правда, что немцы убивают всех евреев?

Он ответил мне:

— Да, правда, — и дал кусок хлеба.

Соседка, ее дети, моя мама заплакали. Потом соседка говорит:

— Нас не тронут. Мы простые люди.

Куда нам было деваться? И мы пошли в Шумилино.

Первые недели нас не трогали. Где-то через месяц немцы отвели домов десять, выгнали оттуда русских и стали в них сгонять евреев со всего городка. Так появилось гетто…».

Однажды, когда Яша возвращался из деревни, куда ходил добывать еду, его встретил незнакомый мужчина и сказал, что немцы всех евреев расстреляли.

Яша побежал в гетто. Его остановила женщина и сказала: «Не ходи туда. Ты им не поможешь». Это было 19 ноября 1941 года.

После нескольких недель скитаний Яша Могильницкий оказался в деревне Пятницкое. Его приютила семья Сергея Трофимовича Кутенко.

Весной 1942 года у Кутенко стали бывать партизаны. Яша Могильницкий просил взять его в отряд. И в конце концов партизаны забрали его с собой в лес.

Бывший партизанский разведчик В. Заболотнов на своей книге «Наш позывной «Аист», изданной в Москве в 1973 году, сделал дарственную надпись: «Боевому другу — отважному партизану Калининской партизанской бригады Якову Могильницкому на добрую память о наших тернистых тропах в тылу противника!»

Весной 1944 года Я. Р. Могильницкий попал в действующую армию. Выучился на минера. Дошел до Кенигсберга.

Закончил службу на Дальнем Востоке.

Большая семья Флейшеров жила на Песковатиках. 7 июля, поднимая столб пыли, на улицу Колхозную на полном ходу въехала полуторка и, заскрежетав тормозами, остановилась у соседского дома, где жили Гофманы. Из кабины выскочил Мотя Гофман, к тому времени старший офицер, имевший четыре кубика в петлицах. «Быстрей, быстрей, залезайте все в кузов, — поторапливал он своих. — Я еду на восток. Подвезу, сколько смогу. Дальше будете уходить пешком». Флейшеры, хорошо знавшие Мотю и дружившие с Гофманами, вышли из дома и попросили соседей: «Возьмите нас тоже с собой». Мотя в ответ только кричал: «Быстрей, быстрей». К ним прибавлялись другие соседи, хотевшие уехать из города. Но когда все оказались в кузове, груженая полуторка не смогла сдвинуться с места. Мотор, несколько раз злобно фыркнув, заглох. И тогда Мотя Гофман вышел из кабины и приказал: «Всем посторонним слезть с машины». Конечно же, свою собственную семью он не считал посторонней. Но кто вправе упрекнуть его в этом? Двенадцатилетний Боря Флейшер подошел к Гофману и попросил: «Дядя Мотя, возьмите меня с собой». И Борина мама Голда Флейшер, предчувствуя самое страшное, стала плакать и просить: «Мотя, возьми его. Пускай хоть он останется жить». Мотя поднял мальчишку на вытянутых руках и, как котенка, бросил в кузов.

В тот же день остальные Флейшеры попытались пешком уйти из Витебска. Они прошли километров пятьдесят и увидели впереди себя немецкие танки. Надо было возвращаться обратно.

У Флейшеров была большая и дружная семья. Голда Менделевна вырастила пятеро детей. Ребята были умные, красивые, сильные. Родители гордились ими и считали своим главным богатством. Трагически сложилась судьба этой семьи.

Моисей был первенцем у родителей. За два месяца до войны он был призван в армию. Воевал храбро. Был несколько раз тяжело ранен. Умер в 38 лет — сказались фронтовые ранения.

Восемнадцатилетний Иосиф Флейшер решил во что бы то ни стало пробиться на восток, к своим. Он говорил, что обязан воевать с врагом в рядах Красной Армии. Иосиф ушел из дома, но так и не сумел осуществить своего замысла. Он пропал без вести в мясорубке первых военных дней.

Шестнадцатилетняя Гутя Флейшер отказалась идти в гетто. Немцы поймали ее в городе и повесили.

Бейнусу Флейшеру было всего пятнадцать лет. С первых же дней фашистской оккупации Витебска он стал говорить друзьям, одноклассникам: «Надо уходить в лес. Создавать партизанские отряды. Сражаться с врагами». Но где взять оружие? Решили добыть или, вернее, украсть его у немцев.

Одним из самых многолюдных мест в городе был Смоленский базар. Здесь можно было купить продовольствие или выменять его на одежду, обувь, ювелирные украшения. Зачастили сюда и немцы. По базару ходило много солдат и офицеров, которые иногда покупали, а порой просто отбирали понравившиеся им вещи. Бейнус Флейшер не представлял себе, что одной смелости мало, чтобы украсть пистолет у немецкого офицера. Надо еще иметь элементарные воровские навыки, чтобы вытащить оружие из кобуры, висящей на чужом поясе. Конечно же, Бейнус не умел этого делать. Его поймали, когда он пытался вытащить пистолет у первого же оккупанта. Немецкий офицер выхватил оружие и почти в упор расстрелял мальчишку. Три дня тело Бейнуса Флейшера лежало посреди Смоленского рынка. Родителям не разрешали похоронить сына. Фашисты говорили: «Пускай все видят, что будет с теми, кто посягнет на имущество немецкой армии».

В Витебском гетто погибли мать Бейнуса, Бориса, Моисея, Иосифа, Гути — Голда Менделевна Флейшер, их бабушка и дедушка — Лея и Мотл.

Другого деда убили соседи, жившие на той же Колхозной улице. Они пытались ограбить дом Флейшеров, искали золото. Пожилой человек стал взывать их к совести. Его били, пока он не упал замертво.

Сегодня о большой довоенной семье Флейшеров может рассказать только Борис. Вместе с Гофманами он добрался до Саратова. Потом оказался в детском доме в Оренбургской области. Там его записали под новой фамилией — Михайлов.

Еще в начале войны в здании 27-й школы был оборудован эвакогоспиталь № 547. Начальником госпиталя назначили Л. А. Вязьменского, бывшего до войны главврачом Витебского тубдиспансера, комиссаром — М. Раппопорта.

В двадцатых числах июня из Москвы в Витебск прибыла группа военных врачей для работы на госпитальной базе Западного фронта, в составе которой был хирург Б. Петровский, будущий академик и Министр здравоохранения СССР.

«…Часам к шести вечера приехали в Витебск, — вспоминал Б. Петровский. — На вокзале и Привокзальной площади было очень шумно, часто ревела сирена, по радио объявили воздушную тревогу, но ее быстро отменили. Мы с Ильей Семеновичем Липкиным стали спрашивать, как найти школу № 27. Прохожие с подозрением смотрели на Липкина, на его черноватые усики и кашне. Женщины несколько раз подводили к нему милиционеров и офицеров с требованием проверить наши документы. Наконец, мы пришли в школу…».

Утром работники госпиталя из клиник мединститута, который свернул свою работу, готовясь к эвакуации, забрали нужное оборудование, инструменты и материалы и привезли в госпиталь. Через три часа операционные блестели оборудованием.

«В три часа дня начали поступать раненые. Город горел, бомбежка продолжалась, начался артобстрел…

Раненых поступало много. Они нервничали и просили скорее их эвакуировать. Вывозили раненых без промедления. Врачи старались удобнее устроить их в теплушках санпоездов. То и дело взлетали столбы пламени от взрывов фугасов и авиабомб, неустанно работали бригады по ремонту путей…

Однажды вышел в город, на площади — толпа: поймали диверсанта в милицейской форме. Подошел начальник милиции. Вдруг сзади раздался выстрел — начальник был убит наповал. Все убежали, но двое рабочих, державших диверсанта, не растерялись, не выпустили его.

Воздушная тревога объявлялась чуть не каждые пять минут. Через две недели — приказ об эвакуации. Забрали оборудование, добытое в мединституте, погрузили раненых, имущество, медперсонал, и ночью поезд тронулся по направлению к Москве»[14].