ополчения, теснимые превосходящими силами противника, оставили Витебск.

Стихийное бегство населения продолжалось даже тогда, когда немцы уже были в Витебске. Семен Борисович Левин, студент медицинского института, ушел из города 11 июля: «Жена моя, Раиса Абрамовна Богдановская, работала преподавателем медицинского института. Они уехали из Витебска раньше. А мы, студенты, оставались до последнего. Все ждали распоряжений — что делать дальше? А никаких распоряжений не было. Про нас забыли. Мы зашли в райком партии, к секретарю. Думали, нас привлекут в партизанский отряд. Но секретарь даже говорить с нами не стал, только махнул рукой. Бомбили район вокзала, Марковщины. И мы, студенты (нас было десять человек), решили уходить пешком на Велиж.

По дороге мы заходили во все военкоматы, просились в армию. А нам отвечали: «Идите дальше». Мы успели проскочить к своим. Были молодые, здоровые. Шли быстро. Резали дорогу через леса, поля, речушки. А кто был с семьями, тот не успел уйти от немцев».

Вот кровавая хроника тех дней.

С первого дня оккупации город оказался в руках военных властей. Реально их представляли фельдкомендатура и ортскомендатура. Именно армейские части в первые три недели оккупации, еще до прибытия айнзацкоманды-9, нанесли первый удар по еврейскому населению Витебска.

На видных местах в городе были расклеены злобные предупреждения: «За малейшее преступление против немецких властей сжигается ближайший населенный пункт и расстреливается 20 мужчин- заложников».

«Хоть и выглядел я еще мальчишкой, — писал в своих воспоминаниях Иван Мандрик, — а все же страшно было заходить в город, только что захваченный врагами. По улицам его взад-вперед сновали немецкие патрули, грохотала военная техника, время от времени слышались автоматные очереди. Кое-где полыхали пожары, но их никто не тушил — местному населению не до того было, а оккупантов одолевала другая забота… Справа от покореженного здания городской ратуши, у сожженного дома с белыми полуколоннами, лежали убитые женщины, дети и старики. Скорее всего, это были евреи. Смерть настигла кого на ступеньках, кого на тротуаре. На это жутко было смотреть… С одной и другой стороны пустыми глазницами окон смотрели сгоревшие здания. Везде царил дух страха, скорби и злобы…».

Публично казнена молодая еврейская девушка Доба Гоз. По свидетельству очевидцев, немцы повесили ее около бывшего здания обкома партии, недалеко от моста через Витьбу. Рассказывали, что она заложила тол у входа в дом, и когда фашисты попытались войти, раздался взрыв. Этот факт позднее упоминался в сообщении айнзацкоманды-9[17], переданном в Берлин 29 августа 1941 года: «Еврейка коварно попросила немецкого солдата открыть дверь. Когда он это сделал, рука солдата была оторвана взрывом. Еврейка была арестована и судима айнзацкомандой, а потом публично повешена»[18].

На Больничной улице (ныне улица им. А. Горовца) была психиатрическая клиника. Врачи и обслуживающий персонал покинули ее, а больные, оставшись без присмотра, разбежались. Это было дикое зрелище. Сумасшедшие ходили по улице, ели траву, вдруг начинали истерично смеяться, а один топором бил по стене дома, вероятно, пытаясь его разрушить. Немцы стали прямо на улице расстреливать несчастных больных.

В городе появилось немало недовольных советской властью. Выпустили всех заключенных из тюрьмы. С первого же дня они стали грабить квартиры. Тем, кто оказывал сопротивление, грозила смерть.

«В первую неделю оккупации города, — свидетельствовала Виктория Даниловна Орлова 27 сентября 1944 года следователю УМГБ (Управление Министерства Государственной Безопасности. — Авт.), — фашисты организовывали облавы на евреев в левобережной части города, в районе Песковатика. На протяжении трех дней они производили расстрелы на Старо-Улановичском кладбище».

С. Я. Сарак, пережившая ужасы гетто, рассказывала: «Еще до гетто многих евреев убивали прямо на улицах. Идешь по улице и смотришь — вот здесь убили и здесь убили. Соседа, Кисельгофа, убили…».

В охоте за жертвами гитлеровцы прочесывали улицы, даже отдаленные и глухие, обыскивали каждый дом, каждую надворную постройку. На улице 4-я Свердлова немцы забрали из восьми соседних домов сорок восемь евреев, погрузили в машины, вывезли за город в овраг и расстреляли; с улицы 3-я Свердлова — около двадцати пяти человек; с улицы 1-я Войкова были расстреляны на месте три женщины, отвезено за город и расстреляно около двадцати человек; с улицы 3-й Войкова было взято и расстреляно также за городом около пятнадцати человек.

Зверству фашистов не было предела: «В Витебске немецкие варвары, — читаем в записках партизанки Клавдии И., — расстреляли семью служащего В. Абрамского. В этой семье, помимо отца и матери, было двое детей. Ворвавшись ночью в дом, гитлеровцы застрелили мужа и жену Абрамских, а мальчикам Моисею 8-ми лет и Арону 7-ми лет отрубили руки. Заперли их в квартире и ушли. Дети умерли».

В эти же дни гитлеровцы согнали из ближайших к Смоленскому рынку улиц женщин и детей и заперли в двухэтажном здании бывшей 28-й школы (оно и сегодня стоит у памятника героям витебского подполья). Некоторые успели захватить с собой кое-какие вещи. Когда их стали выгонять на улицу, полицай попытался отнять у одной старухи подушку, а она вцепилась в нее и ни за что не хотела отдавать. Наблюдавший за этой сценой офицер вытащил пистолет и застрелил старуху. Потом всех вывели во двор дома и расстреляли.

По военно-административному делению Белоруссии, введенному оккупационными властями, Витебская область была включена в состав зоны армейского тыла группы армий «Центр». В насаждении оккупационного режима военная администрация опиралась на местных коллаборационистов и созданную ею профашистскую периодическую печать.

Еще 11 апреля 1941 года рейхсфюрер СС Г. Гиммлер издал указ, по которому все дивизии безопасности становились одновременно и органами административного управления на оккупированных территориях и должны были строго придерживаться распоряжений Верховного командующего тылом войск группы армий «Центр» пехотного генерала Макса фон Шенкендорффа. По существу он получил право претворять в жизнь политику «окончательного решения еврейского вопроса» в оккупированных районах Восточной Белоруссии. В распоряжениях, изданных М. Шенкендорффом 7 и 13 июля 1941 года, излагались основные детали немецкой модели первого этапа — геттоизации — на пути к тотальному уничтожению евреев Восточной Белоруссии. Той самой модели, которая была тщательно разработана нацистами и апробирована, «обкатана» ими на евреях оккупированной Польши: создание юденратов (еврейских советов), проведение всеобщей регистрации евреев, обозначение их опознавательными знаками из желтой ткани в форме шестиконечной звезды или круга, переселение в специальный жилой район, введение принудительного бесплатного труда и многое другое. Распоряжения М. Шенкендорффа были обязательны к исполнению. Может быть, потому специального приказа о создании гетто в Витебске, как и в некоторых других городах, не было.

В еврейский совет (юденрат) немецкая администрация назначала лиц наиболее авторитетных, самых уважаемых среди еврейского населения. И обязательно коренных горожан, а не беженцев. Для оккупантов они, кроме всего прочего, были заложниками. И председатель, и члены юденрата, конечно же, были назначены с подачи Л. Брандта, отлично знавшего витебскую интеллигенцию. Об одиозной личности Л. Брандта мы еще расскажем читателям.

В юденрат Витебского гетто входили Д. С. Блен (директор Дома художественного воспитания детей), Каган (учительница немецкого языка средней школы № 7), Лейтман (бухгалтер артели, химик), Бейзерман (учительница средней школы № 7), В. Т. Цадикман, И. О. Глезерман, Д. X. Гинзбург