«гуманиста».

— А говорили, что Артем погиб при испытании аэровагона.

— Да, вагон действительно, перевернулся на крутом повороте. Но… Вся поездная бригада осталась жива, один лишь Артем — мертв. Между тем после гибели Загорского Ленин рекомендовал на пост секретаря именно Сергеева — Артема, для чего и вызвал из Донбасса, но его дружно «прокатили» на выборах в горком и… потом вообще убрали. А еще скажи, пожалуйста, куда подевался крупнейший наш лидер, вожак Леонид Борисович Красин? А? Ведь он был правой рукой Ленина по части организации типографии, транспорта и даже экспроприации… Он был моим наставником. Но сразу же после революции его отослали в Лондон полпредом, потому что боялись конкурента. Мол, затесался в ЦК, понимаешь, русский человек, да еще дворянин!

— Это который умер от белокровия?

— Да. Диагноз более чем прозаический. Ведь совсем не обязательно травить ядом, можно отравить и лекарствами. Медленно… А что они делают потом с моим земляком Осташвили?

— Но это уже было после тебя. Откуда ты знаешь?

— Так я же бессмертен, как сама идея социальной справедливости, кацо, — молвил на полном серьезе Сталин. — Плохой был бы я вождь народов, если бы не знал все наперед. Убрав Ленина, они готовили полный развал России по типу горбачевской перестройки еще в конце двадцатых, ибо для этой цели революция ими и замышлялась на деньги из?за рубежа. И начали коллективизацию.

— Стоп, стоп! Коллективизация — твое же детище!

— Отнюдь. Я был против, я поддерживал Бухарина, Рыкова. Но «левые» взяли меня в такой оборот, что я понял: рано еще противостоять. А идею подкинул как раз не я, а троцкист Преображенский с сонмом космополитов — леваков, сожравших, кстати, Дзержинского. Именно Феликс первым попал им на зуб, а я отскочил в сторону, кацо. Говорю, как перед Всевышним… Феликс, как председатель ВСНХ, первым раскусил их «линию на разгром деревни и крестьянства». Он не знал подоплеки их беспринципности и элементарной подлости и возмутился так, что прямо на заседании умер от разрыва сердца. Повторяю, он был честный, благородный человек, а не костолом, как его потом назовут…

— О нем я тоже наслышен много плохого…

— На нас, на большевиков, принято вешать всех дохлых собак. Но мы, как живые люди, страдали обыкновенным атавизмом «общечеловеческих пороков», не больше других. Разве была при нас всесветная коррупция? Продажа государственных ценностей и даже золотого запаса за рубеж? Не было.

— Положим — не было. А моря пролитой крови?

— Для вас это неприемлемо потому, что вы не следите за ходом дел там, внизу… Так сказать, на грешной земле. А надо бы! Организуйте хотя бы в порядке эксперимента Политбюро! Чтоб простым людям не надо было доходить до всего своим умом. Где же ваш промысел Божий?

— Божий промысел в испытании душ, — назидательно пояснил апостол Петр. — Ничего лучшего пока не придумано. Вот ты же прозрел, как я понимаю?

— Да. Говорю же — мне стало ясно еще с гражданской войны: все так называемые «межрайонцы», вломившиеся в партию лишь в канун революции 17–го года, все они, по сути дела, были «агентами влияния», как потом будет принято называть их, и с ними придется поступать так же.

— Только с «межрайонцами»?

— Другие тоже не подарок. Но то были заблудшие. Иногда просто в силу родственных связей. Помните историю с Молотовым, Бухариным? Да и Киров тоже подвергся обработке посредством женитьбы на… Эти бабенки библейского покроя хватали их и оплетали паутиной, как мух! Иногда именно бабье обеспечивало и партийную карьеру. Возьмите хоть остолопа Брежнева… Того же поля ягодка. Средний преподавателишко техникума, а как только женился на женщине из Клана, так и понесло по служебной лестнице. Да так, что ступеньки не успевал считать прохвост! В общем, шло очень быстрое накопление фактов, и с этим надо было бороться. Ибо от предательства не застрахован никто. Я здесь — не про Азефа и Малиновского, не про штатных провокаторов. А этот милый интеллигентский либерализм? Вспомните?ка генерала Алексеева — близкого Николаю Второму человека, начальника штаба Русской армии. Предал своего государя и Родину. Бесплатно. Так сказать, из демократического прекраснодушия, почти как академик Сахаров… Или опять же этот, сменивший хвастуна Хрущева, Бровеносец. Он развалил партию и правительство «халатностью» и «непринятием мер», терпимостью ко взяточникам сознательно, так как это поощрялось окружением — то есть, опять?таки «агентами влияния», по подсказке из?за «бугра». А Меченый Бес? Этот только довершил дело: он вступил уже на «удобренную почву»… Их надо было с самого начала держать в страхе Божьем.

— И ты держал? Развязал столь страшную резню?

— Тут, слушай, имеет место, как среди людей, так и среди вас, служителей иного мира, серьезное не — до — понимание. Не я резал этих людей — тварей. Была взаимная резня, так как в карающих органах сидели в основном их люди, и вычистить их оттуда могло только время. Слышишь? Так вот: мне, скажем, надо было вычистить тысяч десять — двадцать голов из партии и верхов социальной пирамиды, преимущественного еврейского клана, хотя я — не антисемит, все знают. Просто это были люди из легиона козлоподобного Льва.

Но их люди в то же самое время, под шумок, растерзали не менее трех миллионов «русскоязычных» (то есть русских, украинцев, белорусов, казахов, татар и даже евреев!), но — «сталинцев». Тоже — как Врагов Народа!

— Но почему же вы не остановили ужаса этих «ежовых рукавиц»? — Петр не заметил, как перешел на «вы».

— Во — первых, я пытался. Исподволь и не разом. Потому что заграничным демократам нужна была большая кровь у нас, они считали, что это доконает Россию. Мне невольно приходилось действовать так, чтобы Заграница не сразу догадалась, кто здесь с кем борется. Скажем Иегуда, именуемый в миру Ягодой, казнил своих десятками. (По моей директиве). А по своей инициативе — сотнями. Заграница была довольна. За что я оторвал голову сначала Иегуде, а потом и Ежову. Как бы за недогляд. Он ведь тоже был под каблуком своей женушки. Еще та была «Юдифь».

— А нельзя ли было все же… обойтись без крови?

— Пытался. Частично это удалось перед войной. Отменили и пригасили так называемую «шпиономанию». Но в первые же месяцы боев оказалось: чуть ли не на каждом крупном железнодорожном узле сидел вражеский радист — корректировщик! Причем, весьма осведомленный. Понимаешь? Все из?за гнилого либерализма. За это и платили сданными городами. Это во — первых. А во-вторых, еще не пришло время открыться, кацо. Никто не хочет понимать, что я работал в Кремле, находясь как бы в глубоком подполье… Однако высший смысл торжествовал: эти негодяи, творя геноцид и злодейство в стране, возвеличивали меня как величайшего злодея. И мне это было, кацо, на руку. Такая была обстановка. Во имя исполнения высшей идеи, ради которой я был призван провидением и Господом Богом…

— Искоренить в конце концов бесов?

— Да. Но мне это не совсем удалось. Подвела обычная сентиментальность, гнездившаяся во мне с юношеских лет…. Щадил, видишь ли, деток! Отцов гнал к черту в ГУЛАГ, а деток — щадил.

Как?никак — я же православный человек. Многие из осужденных прокантовались в конторах ГУЛАГа, а после подросли их детки, всякие Окуджавы. В конце концов им удалось вырастить целое поколение так называемых «шестидесятников» — растленное племя мелких буржуйчиков и тряпичников, спекулянтов, извращенцев и психопатов (читайте моего эмгэбышника Климова в зарубежной и нашей прессе!..), которые выродились окончательно в шпионов ЦРУ и предателей Родины. Здесь я более виновен, чем в пресловутых репрессиях 1937 года. Каюсь теперь — не довел дело до конца.

— Ты прав. В будущем все это подтвердится. К сожалению… — апостол Петр вздохнул печально.

— Честные люди могли это предвидеть. Если политические подонки делали свой «бизнес» на Марксе и его догме, то почему они не могли обратиться к альтернативе? Стоило тезису обветшать, стоило возобладать потребительским наклонностям в обществе, так они тотчас организовали новый «бизнес», теперь на антимарксизме! На Дюринге, Каутском, даже на Троцком, на бердяевщине… И полилась новая кровь. Поэтому и надо было их перевести, как саранчу, всех до одного. Но… Помешала моя смерть.

ДУША МУЧЕНИЧЕСКИ передернулась и как бы материализовалась. Апостол опять увидел человека на смертном одре и вновь отметил, что в лике усопшего не было покойничьей умиротворенности, обычной