скрытой самоиронией:

— Расскажу вам теперь одну грустную историю. Освободившись в сорок шестом, я через год приехал к маме. Она тогда жила в станице Слащевской. В кармане у меня уже была рукопись. И вот я отважился побывать у Шолохова! Надел на босу ногу сандалии и через хутор Шакин пошел пешком. Натер ноги до кровавых пузырей.

Пришел, а Шолохов на Вроцлавской конференции, в Польше, а ваша мама была занята с вашим братом, шаловливым Мишуткой. Это было в старом доме, а этот дом был из брусьев сложен, стропила стояли, только начиналась стройка. Огорченный, пошел к Зинаиде Петровне Кочетовой, нашей, ежовской. Мама моя тоже из Ежовки, вот и посоветовала мне остановиться у дочери односельчанина Петра Кочетова. Он был хороший хозяин. Тридцать пар быков было у него и земли много. Раскулачили его. Когда у нас в Ежовке организовали колхоз, то народ хотел, чтобы председателем колхоза был Кочетов. В Вешенскую к Шолохову я шел с влюбленностью, но неожиданно встретился с другим отношением к нему односельчан. В дом Зинаиды Петровны вошла соседка и, узнав, что я пришел к Шолохову, нехорошо выругалась. Я спросил, в чем дело, ведь он же три раза спасал Вешенскую! Храм не разорили, водопровод провели, мост через Дон поставили, асфальтом покрыты все дороги, лес насадили!

Только в последние годы отношение изменилось. Любят сейчас вешенцы Шолохова.

Мы обошли дом, и у парадного подъезда Светлана Михайловна сказала:

— Проект этого дома — подмосковная дача для академиков. Этот дом отец не любил. Он любил старый дом, он был больше приспособлен для жизни семьи. Для дачи этот дом, может быть, и удобен, а жить в нем неуютно. Он как бы разделил отца со станицей.

Вошли в дом. Нас встретила симпатичная женщина — экскурсовод Надежда Тимофеевна. Надежда Тимофеевна начала

экскурсию с того, что рассказала нам о старом доме, который в войну был «прошит» бомбой, изрешечен осколками и восстановлению не подлежал. Секретариат Академии наук и ЦК ВКП(б) вынесли постановление, что Михаилу Александровичу положена в Подмосковье дача и гектар земли. Но дача под Москвой ему была не нужна, он всей душой был в Вешенской. С 1946 по 1949 годы строился этот дом.

Анатолий Дмитриевич увидел фотографию чекиста Ивана Семеновича Погорелова. Было дано ему задание Ростовским УНКВД: поехать к Шолохову, внедриться в семью и убить писателя. Это было в 1937 году. Иван Семенович приехал к Шолохову и все ему рассказал. Шолохов молча посадил чекиста в машину и повез не в Миллерово, где их уже ждали и могли перехватить, а довез до Себряково (в соседней области), и там они расстались. Шолохов поехал оттуда в Москву, а Погорелов — через Новочеркасск, так поодиночке они добирались до столицы. В Москве Шолохов написал письмо Сталину и передал его через Поскребышева.

На втором этаже дома — кабинет писателя, спальня, комната для гостей, в которой две ночи провел Хрущев с супругой, жили и другие именитые гости.

В кабинете часы остановлены в час сорок минут. Перед смертью Михаил Александрович попросил сигарету. Зажгли ее, но затянуться он уже не смог, умер в своей постели.

Мы подошли к библиотеке. Внимание наше привлекла полка с книгами воспоминаний военачальников. Самый потрепанный, зачитанный вид имел том воспоминаний Георгия Константиновича Жукова, а ведь читал его только один Шолохов!

Надежда Тимофеевна еще долго водила нас по дому писателя и рассказывала о нем, о героях его романов, о вещах, принадлежавших этому великому человеку.

Мы поблагодарили хозяек музея за экскурсию, за подарки и собрались уже уходить, но Светлана Михайловна пригласила нас в маленькую комнату на первом этаже и усадила за стол — кофе, печенье…

Тихая, спокойная беседа продолжилась и здесь. Казалось, мы пришли в гости к родным людям. Мы рассказывали о дороге, по которой ехали, о выжженной степи, о безлюдье. А Светлана Михайловна сказала с горечью:

— Безлюдье — это для меня так дико. Пустует русская земля, которая могла бы приютить и накормить столько людей!

— Постарались, поработали, — с горечью говорил Анатолий Дмитриевич. — До революции каждый хутор давал взвод казаков худо — бедно. А были хутора и по триста дворов.

— Светлана Михайловна, — сказал я, — говорят, что раньше станица Вешенская утопала в песках. Михаил Александрович приложил огромные усилия, чтобы облагородить Вешенскую. Вижу — все здесь растет, несмотря на пески. В чем секрет?

— Вода! — сказала Светлана Михайловна. — Вода в Вешенскую пришла из огромного ключа, который называется Отрог. Когда геодезисты бурили здесь, то нашли, что станица стоит на куполе, под которым огромное море чистой родниковой воды. В 1936 году отец обратился к правительству, чтобы разрешили провести воду хотя бы по центральной улице. Сперва колонки были на каждом квартале, а теперь вода есть в каждом доме. Тогда было трудно трубы найти, но Орджоникидзе дал указание провести в станице воду, и это указание вскоре было выполнено.

На этом мы и простились.

Родные люди… Семья. И сегодня она у нас большая: Знаменские, Мыльцевы, Артемьевы, Диваевы. Честные, работящие, добрые и верные люди. Судьбы у всех разные, а суть одна. Корень один.

Деда своего Дмитрия Максимовича Знаменского (1889–1958) я помню смутно. В феврале 1958 года, когда его не стало, мне не было и пяти лет. Сухощавый, выше среднего роста, молчаливый. В молодости — если судить по семейной реликвии, фотографическому портрету 1913 года, — одухотворенно красивый. В нем были надежность и доброта. Нас, детей, любил трепетно и нежно, оберегал от нелепых случайностей, жалел. Вспоминаются его внимательные, чуткие глаза. Прогулки по заснеженной Ухте, городу моего полузабытого детства; непременные санки и катание с горок. Вечерние чаепития — обязательно с домашним варением! Очень любил сладости. И следил, чтобы печка, которую топили дровами, всегда была теплая: ладонь на стене, прилегающей к печи — его характерный жест. Дедушка Митя.

Бабушка, Анна Капитоновна (1896–1971), в последние годы жила в Москве, с семьей дочери Клавы. Каждое лето совершала своеобразные «туры» вместе с двумя московскими внуками, моими двоюродными братьями. Сначала отправлялась на Хопер, к родственникам — казакам, потом приезжала к нам в Хадыженск, где мы прожили двенадцать лет. А завершающим поездку местом был Сочи. Все дети вывозились бабушкой к морю. Строгая и мудрая, она была, пожалуй, идеальным воспитателем. Чтение русской классики и подвижные игры на воздухе, занятия языками и музыкой, шахматы и вязание, бесконечные путешествия по энциклопедиям и словарям — все это с ней. Особенно нам нравились походы в ближайший лес, за речку. Бабушка не отказывалась вместе с нами строить шалаш и забавляться игрой в