В те далекие дни насладиться панорамой Парижа с высоты было практически невозможно. Квартира, которую он делил с тихим, как мышь, молодым писателем из Лана, выходила окнами на Люксембургский сад. Если он высовывал голову из окна как можно дальше и поворачивал ее налево, то краем глаза замечал пятно зеленой листвы. Это была самая лучшая его квартира, чтобы назначать свидания. Они украсили ее в стиле «богемы» 1830-х гг.: несколько томов Шекспира и Виктора Гюго, фригийский колпак, алжирский кальян, череп на ручке от метлы (от брата одного друга, Шарля Тубена, который был интерном в одной из крупных больниц) и, конечно, оконный ящик с геранью, что было не только красиво, но и незаконно. (Смерть от упавшего на голову цветочного ящика всегда стояла в начале официального списка смертей от несчастного случая.) Чтобы насладиться красивым видом Парижа, они приходили к друзьям-художникам Анри, которые жили в тесных чердачных комнатах неподалеку от заставы Денфер и называли себя водохлебами. Когда погода была хорошей и запах их нищенской жизни им становился невыносим, они залезали на крышу и сидели на водосточных желобах и коньке крыши, делая наброски крыш с печными трубами и испуская из своих трубок больше дыма, чем камины внизу.

Трое из водохлебов с тех пор умерли от разных болезней, известных в целом как «нехватка денег». Когда последнего из этих троих хоронили весной 1844 г., Анри и другие, стоя на краю его могилы, обнаружили, что у них нет ни одного су, чтобы дать могильщику. «Не беда, – сказал он, – заплатите мне в следующий раз. – А затем, повернувшись к своим коллегам, добавил: – Все в порядке. Эти господа – постоянные клиенты».

Четыре раза в год, когда истекал срок аренды помещений, половина населения Парижа выходила на улицы, и начиналось массовое переселение на небольшие расстояния. Немногие владели мебелью, которая не поместилась бы в ручную тележку, и немногие были в таком восторге от своего жилища, что хотели остаться в нем больше чем на год. Переселения Анри настолько понизили его статус как жильца, что ниже уже было некуда. После своего последнего переезда он жил в отеле «Мерсиоль» рядом с церковью Сен- Сюльпис в грязной маленькой комнате на четвертом этаже («по той прекрасной причине, что там нет пятого этажа»).

Отель «Мерсиоль» был одной из тех гостиниц со скудно обставленными комнатами, куда въезжало и откуда съезжало много людей, чтобы скрыться от кредиторов, снять койку, выпить, пока позволяет щедрость друзей, так что его трудно было назвать домом. Работающие в нем девушки в поисках более подходящего занятия иногда делали обстановку в нем более приятной своей болтовней и подражанием домашней респектабельности, пока полиция не вламывалась в отель под лозунгом охраны общественной морали и не отправляла их на медицинский осмотр и регистрацию как проституток.

Несмотря на скуку, лишения и постоянную тревогу, Анри все-таки решил зарабатывать себе на жизнь пером. После смерти матери его отец повел себя как типичный буржуа, что особенно раздражало в человеке, который зарабатывал себе на хлеб, будучи портным и привратником. Он отказался финансировать карьеру сына как будущего величайшего поэта Франции. Он поднял на смех поношенную одежду Анри и предложил ему найти работу домашнего слуги. Анри был вынужден, как он выразился, «сделать свою музу проституткой». Он писал для банного журнала, который печатался на водонепроницаемой бумаге, и для двух детских журналов, редакторы которых сочли, что его сентиментальный стиль хорошо подходит их юным читателям. Он писал стихи для журнала «Паламед», который печатал шахматные задачи и давал решения в рифмованных куплетах. Под именем «Виконтесса X» он вел колонку в «Вестнике моды». («В этом сезоне все носят барвинково-синий цвет», – писал он, одетый в пальто мышино-коричневого цвета.) Он даже сочинил несколько язвительных передовиц для печатного органа гильдии своего отца «Закройщик»:

«Искусство портного – печальное выражение! Разве человек, который совершенствует свою технику наложения стежков, получает тем самым право гордо стоять рядом с нашими художниками и утверждать, когда слышит имена Давида, Жироде или Горация Верне: «Я тоже художник!»? Нет и тысячу раз нет. Ему не следует говорить так, рискуя вызвать улыбку у всех на губах».

В возрасте двадцати трех лет он понял, что его мечты о поэтической славе обратились в пыль. Самое длинное его стихотворение было написано для господина Роже, имя которого появилось на стенах и автобусах по всему Парижу. Господин Роже любил рекламировать свою продукцию в романтических стихах и платил один франк за рифмованное двустишие. Ода Анри была написана от имени графини, которая обращалась к своей подруге и могла теперь снова выйти на люди благодаря полному рту зубов из клыков гиппопотама. Это была его самая читаемая публикация:

Так как муза начала терять аппетит к таким виршам, хорошо, что ее поэт нашел другой источник доходов. Некий граф Толстой взял его к себе в качестве секретаря на небольшое, но регулярное жалованье. И хотя молодой человек часто болел и лежал без дела на больничной койке, граф Толстой счел, что благодаря близкому знакомству с политическими клубами и подпольной журналистикой в Латинском квартале Анри Мюрже являлся отличным информатором для царской шпионской сети.

К моменту свершения великого события личная жизнь Анри была в таком же плачевном состоянии. Датская «сильфида в бархате», которая проспала две ночи в его кресле, упорхнула, пожаловавшись общему другу, что он физически не амбициозен («что только показывает, какая я дура»). Тяжеловесная субретка («двести фунтов, не включая юбки») отпугнула его разговорами о свадьбах и младенцах. Поиски «узаконенной любовницы», которая выйдет за него замуж «в тринадцатом округе» – как говорили, когда в Париже их было всего двенадцать, – были долгими и бесплодными. Даже самый оригинальный его план свелся к нулю: директор приюта для девочек в Сен-Этьен-дю-Мон не получил его прошение подобрать ему жену.

Поэтому со смесью восторга и облегчения весной 1846 г. он нашел создание, посланное ему небом через предместье Сен-Дени, которому, казалось, суждено было наполнить его сердце радостью, а карманы – деньгами.

Во вторник 5 мая, чуть позже, чем он намеревался, Анри Мюрже перешел на правый берег Сены и