господствующие, соответственно, на Востоке и на Западе, являются действительно взаимоисключающими и отрицающими друг друга. В том случае, если мы признаем необходимость установления между этими двумя тенденциями иерархических соотношений, мы вынуждены считать один из возможных вариантов такого соподчинения истинным, а другой — ложным. Прежде, чем углубиться в этот вопрос, заметим следущее: положение дел, характерное для современного Востока, как мы заметили выше, можно встретить во все времена и во всех цивилизациях, тогда как западная точка зрения является сугубо современной. Уже одного этого достаточно, чтобы предположить, что в западной позиции есть нечто анормальное. Это впечатление подтверждается и гипертрофированным увлечением западных людей стремлением к действию вплоть до того, что, не удовлетворяясь провозглашением превосходства действия над умозрением, они сделали его единственным ориентиром своей интеллектуальной деятельности, полностью забыв об умозрении, подлинная природа которого отныне для них совершенно недоступна, и более того, неинтересна. Восточные же доктрины, со своей стороны, напротив, утверждая со всей возможной ясностью и однозначностью не только превосходство умозрения, но и его трансцендентность по отношению к действию, тем не менее, признают и за действием его особые и законные права и полномочия, а также его значимость во всем, что касается сугубо человеческого и обусловленного уровня.[10]
Все восточные доктрины без исключения, равно как и древние доктрины Запада, утверждают превосходство умозрения над действием, превосходство того, что неизменно, над тем, что подвержено изменению.[11] Действие, будучи преходящей и временной модификацией бытия, не может нести в самом себе свой принцип и свою собственную причину. Если же оно вообще не зависит ни от какого принципа, выходящего за пределы этой обусловленной сферы, то оно является лишь чистой иллюзией. Принцип же, сообщающий действию всю реальность его существования, а также обеспечивающий возможность этого существования, следует искать лишь в сфере умозрения или в области чистого знания, так как чистое знание и умозрение суть синонимы, или по меньшей мере, они сущностно совпадают друг с другом, так как чистое знание, обретаемое в процессе умозрения, невозможно отделить от самого этого процесса.[12] Подобным образом изменение, в самом широком смысле слова, является совершенно неразумным и противоречивым, а значит, и вовсе невозможным без своего принципа, из которого оно проистекает и который, со своей стороны, не может быть подверженным самому этому изменению, то есть является неизменным. Исходя именно из такой логики представители традиционного Запада, в частности, Запада античного (к примеру, Аристотель) утверждали, что должен существовать 'недвижимый двигатель' всех вещей. 'Недвижимым двигателем' всякого действия является знание. Действие полностью принадлежит к миру изменения и «становления». Только знание позволяет выйти за рамки ограниченности этого мира, и когда оно достигает сферы неизменного, то есть становится знанием чисто метафизическим, знанием самого Принципа, то есть Знанием в самой глубине своей сущности, оно само становится неизменным, так как всякое подлинное знание состоит в отождествлении с объектом этого знания, и в данном случае с самим Принципом. Именно это упускают из виду современные люди: они не признают ничего кроме чисто рассудочного, дискурсивного знания, которое, будучи лишь 'отраженным знанием', с необходимостью является косвенным и несовершенным. Но и это низшее знание они ценят все меньше и меньше и лишь в той степени, в какой оно способно служить осуществлению какой-то непосредственной практической цели. Полностью захваченные действием, вплоть до заведомого отрицания всего, что выходит за его пределы, современные люди не замечают, как вырождается само это действие, превращаясь, за недостатком принципа, в тщетную и пустую суету.
В действительности, одной из самых подозрительных особенностей современного мира является потребность в нескончаемой деятельности, в бесконечных изменениях, в погоне за скоростями, в стремлении поспеть за все убыстряющимся ритмом разворачивающихся событий. Это — количественное рассеяние во множественности, которая более не объединена никаким осознанием высшего Принципа. В повседневной жизни, равно как и в научных идеях, мы повсюду видим анализ, доведенный до предела, анализ в этимологическом смысле этого слова, то есть разделение, разложение, бесконечную дезинтеграцию человеческой деятельности во всех ее разновидностях. Эта неспособность западных людей к синтезу и концентрации является в глазах людей Востока чертой шокирующей. Это — естественный и логичный результат все возрастающего материализма, так как сама материя есть множественность и разделение. И вот почему, заметим по ходу дела, все, проистекающее из сферы материи, может породить лишь ссоры и конфликты между различными народами или личностями. Чем глубже нисхождение в материю, тем больше и сильнее противоречия. С другой стороны, чем выше подъем к чистой духовности, тем ближе к единству, которое может быть полностью реализовано только в знании универсальных Принципов.
Но еще более удивительно то, что движение и изменение прославляются сегодня ради них самих, а не ради той цели, к которой они должны были бы привести. Такое положение вещей проистекает из полного вовлечение человеческих способностей во внешние действия, чей скоротечный характер мы отметили выше. Здесь снова мы сталкиваемся с рассеянием, но только видимым под иным углом зрения и достигшим более критической стадии: эту тенденцию можно описать как стремление к максимальной степени преходящести, скоротечности, которое имеет своим пределом чистое отсутствие всякого равновесия. Когда такое отсутствие равновесия реализуется до конца, оно совпадет с окончательным растворением данного мира. И это является совершенно прозрачным указанием на то, что последняя фаза Кали-юги уже наступила.
Подобную тенденцию можно заметить и в научной сфере, где исследования зачастую ведутся гораздо в большей степени исключительно ради них самих, нежели ради каких-то частных и фрагментарных результатов. Здесь мы также наблюдаем все убыстряющуюся смену необоснованных теорий и гипотез, создаваемых лишь для того, чтобы тут же смениться другими, имеющими еще более короткий срок существования. Это порождает подлинный хаос, в котором тщетно искать какие бы то ни было твердые принципы, так как здесь все сводится к чудовищному накоплению ничего не значащих и ничего не доказывающих деталей и фактов. Естественно, мы имеем в виду лишь теоретические науки, конечно, если такие еще существуют. Прикладные науки, напротив, дают действительные результаты, и это понятно, поскольку эти результаты имеют отношение непосредственно к области материи, то есть к единственной области, где современный человек может похвастаться подлинным превосходством. Поэтому следует предвидеть, что открытий, а точнее, механических и промышленных изобретений с каждым днем будет становится все больше и больше вплоть до конца данного цикла. И кто знает, не явятся ли разрушительные возможности, которые им сопутствуют, одним из главных факторов в последней катастрофе, если события достигнут той стадии, когда избежать ее будет уже невозможно?
Во всяком случае, многие сегодня чувствуют, что в настоящем положении дел больше нет никакой стабильности. И хотя кое-кто, предвидя опасность, старается на нее как-то реагировать, большинство наших современников вполне довольны актуальным смешением, в котором они видят экстериоризированный образ своего собственного мышления. На самом деле существует глубокое родство между миром, в котором все находится в состоянии «становления», где нет места ничему неизменному и постоянному, и состоянием сознания современных людей, усматривающих всю реальность в этом «становлении», и отрицающих тем самым всякое подлинное знание, равно как и сам объект такого знания, то есть трансцендентные и универсальные Принципы. Можно пойти еще дальше и сказать, что в этом заключается отрицание всякого подлинного знания, к какому бы относительному уровню оно ни принадлежало, так как, согласно вышеприведенным объяснениям относительное неразумно и даже невозможно без абсолютного, обусловленное — без необходимого, изменяемое — без неизменного, а множественное — без единственного. «Релятивизм» противоречив в самом себе, так как, если следовать его логике, стремление все свести к изменению рано или поздно приведет к отрицанию самого изменения. И это, в сущности, лежит в основании знаменитого парадокса Зенона Элейского. Однако, не желая грешить против истины, мы вынуждены признать, что подобные теории встречаются не только в современную эпоху. Подтверждения этому можно найти и в греческой философии. Так, широко известна фраза Гераклита о том, что 'все течет, все изменяется'. Именно эта идея заставила элейскую школу полемизировать с его концепциями, равно как и с концепциями атомистов, путем доведения их до абсурда. Нечто подобное можно найти даже в самой Индии, хотя, конечно, в ином, нефилософском контексте. Так, буддизм развивал
