Ничего общего с действительностью… Без сомнения, он это написал без злого умысла, за двадцать лет тюрьмы, естественно, ему кое-что стало видеться по-другому. Когда я рассказала в деталях, как все происходило на самом деле, Шпеер сильно растрогался, пообещав исправить свои заблуждения в новых изданиях.

Но как могли возникнуть подобные заблуждения у такого борца за истину, как Шпеер? Сцена, которую он описывает, на самом деле разыгралась следующим образом. Верно, что Шпеер построил трибуну съезда в кинозале, но мы там снимали гауляйтера Франконии Юлиуса Штрейхера, а не Рудольфа Гесса. В Нюрнберге у оператора закончилась пленка во время речи Штрейхера, который должен был хотя бы раз появиться в фильме и произнести фразу длиною лишь в несколько секунд. Других вставок мы не делали. В этой короткой сцене не участвовал никто, кроме Шпеера, гауляйтера и технического штаба: ни Гесс, ни Франк, ни Розенберг, ни даже я. Рудольфа Гесса дополнительно не снимали. Я знаю причину ошибки Шпеера: за день до открытия партийного съезда Гесс потребовал провести в Зале конгрессов проверку освещения трибуны. Он встал за трибуну, чтобы вместе с кинооператором Зеппом Альгейером проверить, возможно ли перевести луч прожектора на Гитлера, так как на следующий день тот должен был выступить с длинной речью. Тогда прожекторы излучали очень сильное тепло. Во время этой пробы освещенности, при которой присутствовали Шпеер и я, никаких фраз для фильма Гесс, разумеется, не произносил. Фотографии, сделанные тогда нами, убедили Шпеера. Не соответствует действительности и утверждение, что Гитлер приказал переснять неудавшиеся сцены в павильоне. Могу лишь надеяться, что Шпеер не допустил более значительных ошибок.

Я с радостью приняла приглашение в Южный Тироль. Перед отъездом в Волькенштейн Вилли Тремпер попросил меня сделать для его нового журнала «Жасмин»[505] несколько фотографий Альберта Шпеера, который, как оказалось, хотел провести свой отпуск там же, где и я. Проблемы с этим не возникло.

При встрече я была поражена, как хорошо он сохранился. Никаких следов двадцатилетнего пребывания в тюрьме. Ежедневно он совершал длительные прогулки, а Маргарет, его спортивная супруга, объезжала крутые склоны. Узнав о моей работе над африканским фотоальбомом, Шпеер предложил свою помощь. Сначала он прочитал рукопись, которая в своей основе ему очень понравилась, но показалась слишком длинной для такого издания. Почти ежедневно мы с ним работали над более лаконичной редакцией. Часто прогуливаясь по лесному заснеженному ландшафту, я задавала ему вопросы о прошлом. Раньше мне было трудно на это решиться. Я удивлялась его спокойствию и свободному отношению ко многим вопросам. Как всегда, на Шпеера можно было опереться. Я не сомневаюсь, что он являлся необыкновенно сильной личностью.

Нуба очаровали и его. Он набросал эскиз титульной страницы, предложив варианты названия: «Моя безмерная любовь» или «Будто с другой планеты». А в качестве эпиграфа выбрал фразу из дневника Христофора Колумба от 25 декабря 1492 года: «Они всюду ходят, как их создал Господь, мужчины и женщины, и раскрашивают свои красивые тела. Хотя индейцы и не христиане, но они также любят своих ближних».

— Это великолепный материал, — сказал Шпеер, — заниматься им мне доставляет большое удовольствие.

Шпеер жил в «Мальейере», я — в гостинице «Гран-Байта». Там я и сделала известное фото, где он в красном шерстяном шарфе, а газета «Ди Цайт» приобрела этот снимок для титульной страницы серии о Шпеере. За год до прихода к власти Гитлера в 1932 году я вырезала из газеты черно-белое фото Шпеера. Мне нравилось его лицо, а я собирала для личного архива все интересовавшее меня. Когда позже я познакомилась с Альбертом и показала ему вырезку, он подарил мне эту увеличенную фотографию в серебряной раме, которая отличалась от других портретов этого стиля особенным освещением. Портрет попался мне на глаза, когда теперь я делала съемки крупным планом для «Жасмина». Я попыталась запечатлеть в подобной манере теперешнее лицо Шпеера. Результат оказался ошеломляющим. Несмотря на то, что со времени создания первого фото прошли десятилетия, сходство обоих снимков было поразительным.

После пяти недель совместной работы 247 страниц рукописи преобразовались в 88. Шпеер продемонстрировал композиционное мастерство, я же очень многому у него научилась.

Перед отъездом в Мюнхен мне довелось испытать нечто необычное: впервые я летела на вертолете и, более того, на вершину самой высокой горы Доломитовых Альп — Мармолату. Этим я обязана промышленнику Эрнсту Заксу, проводившему в Волькенштейне зимний отпуск и тоже проживавшему в «Гран-Байте». Неописуемо удовольствие, когда на лыжах мы бесчисленное множество раз мчались с вершины Мармолаты по великолепному снегу. Внизу нас ждал вертолет. Просто здорово.

Не менее впечатляющим переживанием стал полет над теми же заснеженными горами в Меран, где Закс решил навестить южно-тирольского архитектора Себастьяна Андерзага, проектировщика красивейших доломитских отелей. Солнце уже заходило, когда вертолет вновь поднялся ввысь. На обратном пути я увидела далеко внизу долину в мягких серо-голубых пастельных тонах. Вершины Доломитов были еще огненно-красными от последнего солнечного луча. Когда мы приблизились к Волькенштейну, в домах уже горели огни, а на небе виднелись серп луны и звезды.

После того как моя рукопись оказалась в издательстве «Бехтле», я с нетерпением ждала решения, но ответ все не приходил. После месяца напрасного ожидания я решила затребовать свой материал обратно. Это привело к очень неприятным переговорам. Мало того, что мои справедливые претензии полностью игнорировали, мне еще и предъявили неоправданные требования. Так как я любой ценой хотела избежать судебного разбирательства, растянувшегося бы на годы, пришлось пойти на условия издательства и попытаться вернуть гонорар, который мне выдали при заключении договора. Но этих денег у меня уже не было.

В голове шумело. Одновременно начинался злополучный процесс против Гейера в Гамбурге. Приходилось готовить для представлявшего там наши интересы адвоката Дойхлера объемистые письменные трактаты.

Бехтле настаивал на возврате аванса в течение не более чем четырех месяцев, угрожая в противном случае судебным иском о возмещении ущерба. Чтобы спасти свой фотоматериал, следовало попробовать собрать деньги. Блеснула надежда. Меня посетил американский историк Джон Толанд и, увидев фото нуба, был ими очарован, но не смог понять, почему немецкое издательство не нашло в США корпоративного партнера.

Он подумал, что его издатель Даблдей может проявить интерес к фотоальбому, и попросил меня дать ему с собой некоторые фотографии нуба. Вопреки своему скепсису я передала ему лучшие из снимков.

Вроде бы все шло хорошо. Из Парижа прибыла европейская представительница крупного нью-