молодые люди не ездили ни разу, поэтому не получили и мою телеграмму. Теперь стало ясно, что от этих двоих мне ждать ничего хорошего не приходится.
Нуба были удивлены, увидев меня на следующее утро. Их первый вопрос — о состоянии здоровья моей матери. Когда я ответила: «Ангениба пеню» («Моя мать умерла»), они обняли меня и плакали вместе со мной. Меня глубоко тронуло, как эти люди принимали участие в чужой судьбе. Их сочувствие помогло мне преодолеть боль.
Наступил февраль. Для съемок у нас оставалось лишь шесть недель. Мои спутники захотели вернуться домой не позднее чем в середине марта. Соответственно, каждый час мы старались отдавать работе. Жара становилась все сильнее день ото дня, очень затрудняя нашу деятельность.
Съемки часто производились далеко от лагеря, и если мы не могли добраться туда на машине, то приходилось преодолевать пешком довольно приличные расстояния. Зачастую места, где проходили интересовавшие меня культовые действа, оказывались труднодоступны. В поисках новых сюжетов приходилось переходить через горы в другие долины. При пересечении гладких скалистых стенок была велика опасность соскользнуть и повредить камеру. Как только мы с оператором приближались к опасному месту, нуба всячески помогали нам удержаться. Не всегда эти утомительные вылазки завершались успехом. Но иногда мы забывали о всякой осторожности, понимая: полученные кадры того стоят. Я часто думала о церемонии посвящения юношей, о которой нуба мне уже не раз рассказывали, но свидетельницей которой мне стать пока не удавалось.
Во время очередной такой вылазки послышалась отдаленная барабанная дробь. Когда мы подошли ближе к хижинам и вошли внутрь одной из них, то увидели фигуру, освещенную солнечным лучом: у нее был вид статуи, а не человека из плоти и крови. В помещении царило мистическое настроение. Нуба вряд ли заметили наш приход, они находились во власти ритуала. Для меня это действо оказалось самым впечатляющим из всех, что я когда-либо видела у нуба. Удивительно, как глубоко погружались люди в таинство этого церемониала, если я смогла сфотографировать юношу совсем близко! И Фромм осторожно установил свой штатив и сумел снять всю сцену. Подобные звездные часы выпадают не часто.
Приходилось торопиться, чтобы получить недостающие кадры сбора урожая. Нуба посчастливилось, год выдался необыкновенно плодородным. Непостижимо, почему при подобном изобилии зерна они не делали запасов. Нуба расходовали все, что собирали, хотя знали по опыту, что годы плохих урожаев приносили им голод, а некоторым — даже смерть. Было бы легче устроить в отвесных скалах защищенные от дождя амбары. Когда я спросила туземцев, почему они поступают подобным образом, они только засмеялись и сказали, что делали так всегда.
Другая постоянная проблема для местных жителей — вода. В марте начинается засуха. Тогда высыхает единственный колодец и немногие другие небольшие водоемы. Животные страдают от жажды, становятся похожими на скелеты. С конца мая — начала июня до октября в этом африканском регионе — сезон дождей. Чтобы собрать воду в искусственных резервуарах, как это делается в большинстве стран Средиземноморья, нуба понадобились бы вспомогательные средства — цемент или пленка, которых у них нет. Долгие годы я старалась помочь в этом нуба, советовалась с теми, кто копает колодцы, инженерами- гидростроителями, другими специалистами. Надеялась добыть деньги, чтобы снабжать нуба водой в засуху, но напрасно.
Нуба обычно выглядели здоровыми, но внешность обманчива. Как пришлось убедиться, болели многие, почему я и привезла с собой огромное количество лекарств и перевязочного материала. Особенно они страдали от бронхита и воспаления легких, излечивавшихся только антибиотиками, от внешних нарывов из-за повреждений, связанных с тем, что туземцы бегали босиком по камням и колючкам кустарников. Их подошвы становились такими толстыми, что напоминали ноги слонов. Когда мне однажды в подошву воткнулась мощная колючка, туфлю с трудом сняли и в подошве осталась болезненная заноза. Один из моих друзей нуба вынул из привязанного к его руке ножа железный пинцет и с большой ловкостью удалил опасный кусочек. Так я только тогда заметила, что такой инструмент имел каждый нуба.
К сожалению, настроение в лагере за последние дни сильно ухудшилось. Мои спутники следовали моим указаниям крайне неохотно. Герхард Фромм пытался посредничать, но в большинстве случаев безуспешно. На счастье, он всегда был доброжелателен и не чурался никакой работы.
Мы договорились вставать с восходом солнца. Вальтер и Дитер любили поспать подольше, я же стеснялась будить молодых людей, поскольку их это настолько бесило, что они начинали грозить немедленным отъездом. У меня не было средств воздействия на них. Однажды утром произошел особенно возмутительный случай. Я приготовила себе в хижине чашку кофе. Внезапно передо мной возник Вальтер и яростно заорал:
— Я запрещаю вам брать чашку, ложку, сахар, кофе. Заметьте, обычно мы не пьем кофе в палатке.
Я записала это дословно в моем дневнике. Вообще-то, по натуре своей Вальтер отличался добродушием, и казалось, что подобное поведение впоследствии у него самого вызывало сожаление. Я предположила, что у него, как и у Дитера, периодически возникали приступы ярости от жары. Как-то один из них впал в такое бешенство, что пошел на меня с кулаками. Я сделала ему замечание, потому что в ночь перед этим он застрелил собаку нуба. Туземцы прибежали все вместе, были очень взволнованы, обнаружив труп животного. Если бы я их не успокоила, дело добром бы не кончилось. Дитер сказал в свое оправдание, что собака съела препарированных им летучих мышей. Это казалось вполне возможным. В наших поездках Дитер всегда с собой возил ружье и открывал на переднем защитном стекле форточку, чтобы оружие всегда было готово к стрельбе.
Но как шофер второй машины, Дитер был незаменим. Не желая его раздражать, я скрепя сердце прекратила протесты.
Все чаще возникало ощущение, что мои нервы не выдержат подобных нагрузок. Но для спасения фильма я терпела многое, даже усиливавшиеся с каждым днем приступы ярости у Вальтера. Однажды он схватил топор и несколько раз, угрожая мне, ударил им по забору перед палаткой. Я сумела зафиксировать это на фотографии как документ. На следующее утро его было не узнать. Ласковый и смирный как ягненок, он принес мне бутылку овощного сока, который приготовила и дала с собой его жена.
У нас не хватало еще важных кадров с праздников ринговых боев, прежде всего с заключительного боя. Снимать бойцов вблизи в очередной раз оказалось крайне трудно. Стоящие вокруг нуба закрывали их полностью. Чтобы поймать в кадр все происходящее на таком празднике, необходима одновременная работа нескольких операторов, выхватывающих крупным планом лица: зрителей, победителей, напевающих женщин и танцующих девушек.
На одном из подобных праздников мне крупно не повезло. Мне захотелось сфотографировать двух участников поединка, я подошла к ним слишком близко и не заметила, как вместе с «лейкой» очутилась на земле, с колющей болью в груди. Нуба не рассердились. Они рассмеялись и, подняв меня на плечи, вынесли с ринга, а сами продолжили бой.
Но боль становилась все нестерпимее, я не могла спать. На следующий день пришлось ехать в больницу в Кадугли, где у меня обнаружили перелом двух ребер. Я вернулась в Тадоро с тугой перевязкой грудной клетки.
Мы сняли уже многое, но недоставало материала из серибе и с праздника поминовения мертвых. Нату, наш друг, разрешил снимать его пастуший лагерь — вместе с находившимися там колоритными фигурами: Туками, явно способным одолеть любого противника, и Гуа и Наю, двумя юношами около семнадцати лет. Здесь все еще преобладала уникальная атмосфера, и мы получили кадры, о которых я едва ли могла мечтать. Даже мои сердитые спутники оценили их по достоинству.
Не показывая боли, нуба разрешили перед камерой сделать им татуировку и разукрасили тела светлой золой. Мы не скупились на пленку. Это было предусмотрено заранее, ведь первобытные обычаи вскоре исчезнут.
Во время нашей работы неожиданно появился мальчик с известием, которое, казалось, очень обеспокоило нуба. Они говорили возбужденно, затем решили вернуться в Тадоро. То, что я узнала, было неутешительным. Из южных долин сообщили, что в местечке Тозари, удаленном от Тадоро всего на несколько километров, горит все вокруг и живущие там нуба уже покинули свои дома. Утверждали, что ворвались туземцы из враждебного племени и подожгли хижины.
