А тот уже вскрыл консервы, нарезал хлеб, до краев наполнил стакан и чашки самогоном. Стакан пододвинул Демьянко.
—
Ваше здоровье, Богданна. Не ходят к нам девушки, а такие, как вы, и подавно.
Судорога в горле не проходила. Богданна взяла кусочек хлеба, поднесла к губам.
—
Пейте! — Долгий тянул к ней свою чашку, чтобы чокнуться.
—
Спасибо, я не пью.
Глаза Долгого зажглись злобой.
—
Как это «не пью»? Может, компания для вас неподходящая?!
—
Чего обижаться, — поддержал Богданну Демьянко. — Нельзя ей, доктор запретил.
Долгий рассмеялся невеселым смехом, похожим на хрип того пса, что привязан был к крыльцу хаты.
—
Доктор! До ста лет жить собралась? Всех нас пуля ждет, а они — про доктора. Пей, тебе говорю!
Демьянко понял, что Долгий пьян угарным, запойным хмелем, который продолжался не одну неделю. Глаза его остекленели, большой тонкогубый рот дергался. Лютые дни в сыром схроне — подземном убежище среди леса, волчьи ночи на дорогах, пламя подожженных хат, стоны убитых, выстрелы «ястребков» довели человека-зверя до исступления, и только алкоголь помогал ему еще как-то жить. Иногда действие яда ослабевало, рассудок мутился.
«Черт, как же быть? — думал Демьянко. — Нельзя ссору затевать, не время и не место».
Мягко посоветовал:
—
Выпейте, Богданна, не обижайте хозяина.
Поднял свой стакан:
—
Будьмо!
—
Слава Исусу! — тотчас откликнулся Долгий, придерживая чашку у губ, ждал, как поступит Богданна.
Мысли Демьянко будто передались ей. Девушка поняла, что нельзя перечить бандиту, обезумевшему от страха, злости, водки; придется подчиниться.
Медленно взяла чашку, глотнула вонючий самогон, закашлялась.
Долгий единым махом осушил свою порцию. С вызовом посмотрел на Демьянко, который отпил три четверти стакана.
—
Что, тоже доктор запретил?
—
Ты на сеновал завалишься, а мне сорок километров ехать, потом с толом по городу идти, — спокойно возразил Демьянко.
Ответ его вернул Долгого к затаенной мысли, которая не оставляла бандита. Почти любезно Долгий сказал:
—
А вы не торопитесь уезжать, побудьте с нами. Бояться нечего, охрана есть, ты заснешь, мы с Богдан- ной посидим.
Глядел в сторону, говорил безразличным тоном, но было в голосе что-то такое, отчего Богданна сжалась, почувствовала беду.
Не понравилось его предложение и Демьянко.
—
Нет, задерживаться мы не можем.
—
Врешь! — губы Долгого задергались. — Все вы врете! Обманули, предали.
—
Никто тебя не обманывает.
—
Много ты знаешь! — На лице бандита как будто двигались два лоснящихся красных червя.
«Надо сматывать удочки, — подумал Демьянко. — Совсем его, скотину, развезло».
Долгий опять налил самогону — всем троим. Богданна с ужасом смотрела на стоящую перед ней чашку. Неужели придется снова пить? Нервы ее были так напряжены, что крепчайший «бимбер» не хмелил, но даже вид самогона вызывал тошноту.
—
Много ты знаешь! — повторил Долгий. — В западную зону уходить надо, а чего я там делать буду, в Германии ихней?! Чего? Но память здесь по себе оставлю, ой, оставлю! — тяжело заскрипел зубами. — Навек Долгого не забудут. Пей! — Не дожидаясь остальных, снова плеснул самогон в рот. — Пейте, чего ждете.
—
Нам хватит, пора идти, — твердо сказал Демьянко, отодвигая стакан. Понял, что больше уступать нельзя, от уступок бандит наглеет. Будь Демьянко один, он бы не боялся ничего, но Богданна!
Встал из-за стола. Девушка последовала за ним.
Долгий в упор оглядел Богданну. Узкие глаза раздевали, липли к стройным ногам, крутым бедрам, высокой груди.
—
Ладно, — совсем трезвым голосом сказал Долгий и облизнулся. — Иди! А вы, пани Богданна, останьтесь.
—
Нет, — на скулах Демьянко заиграли тугие желваки. — Пришли вместе и вместе уйдем.
«А он красивый, — вдруг подумала Богданна о Демьянко. — И сильный, совсем не боится». Мысль была так неожиданна, неуместна, что девушка покраснела.
Долгий по-своему понял ее смущение. Зарумянившиеся щеки девушки придали ему настойчивости. Спокойно, однако упрямо повторил:
—
Не лезь не в свое дело, уходи.
—
Перестань, — Демьянко еще не терял надежды урезонить Долгого.
Губы Долгого искривились. Одним прыжком он очутился у лавки, схватил автомат, направил на Демьянко, прохрипел:
—
Убирайся!
Богданна чувствовала, что теряет сознание. Под угрозой оружия Демьянко придется уйти, и она останется во власти оскотиневшего бандита. Если Демьянко попытается сопротивляться, его застрелят.
Однако девушка плохо знала своего спутника.
Демьянко нашел единственный выход из положения. Как и в фашистской армии, у националистов основу основ составляло слепое, нерассуждающее подчинение «низших» «высшим». На этом сыграл Демьянко. Даже не глянув на автомат, принял надменную позу и, отчеканивая каждый слог, проговорил:
—
Это-то еще что! Как со старшими разговариваешь, хам! Распустились, мерзота, быдло.
Расчет был верен. Холуйская душа, которая привыкла измываться над беззащитными и трепетать перед сильными, знатными, дрогнула. Долгий сообразил, что позволил себе слишком многое. Вдруг Демьянко оттуда, из Мюнхена?! Пристрелишь его здесь, а там тебя… Бандит не терял надежды добраться до западной зоны оккупации Германии.
Секунду продолжалось напряженное молчание. У Богданны онемели ноги.
Долгий опустил автомат.
—
Слава Украине! — спокойно, будто ничего не случилось, сказал Демьянко и жестом пригласил Богданну выйти.
—
Героям слава! — вслед ответил Долгий.
Спустились с крыльца. Пес не поднял даже головы, только покосился в их сторону.
Вы читаете Приключения 1972—1973
