инквизиции. В XV веке был убит инквизитор Педро де Арбуэс[4]. В XVI и XVII веках произошли восстания морисков[5]. Но священный трибунал и армия подавляли попытки освобождения. Под знаком инквизиции Испания достигла расцвета и упадка.
За несколько веков процветания Испании и Португалии испанские и португальские евреи, марраны, отчасти и мориски стали испанцами и португальцами по языку.[6] Потомки некоторых марранов живут на Пиренейском полуострове[7] и в наше время.
Жившие в Испании до установления инквизиции мастера древнееврейского языка Ибн-Габироль[8], Ибн-Эзра, Иегуда Галеви известны, по крайней мере, по имени. Но даже читатели, знакомые с их произведениями, не знают, что до и после установления инквизиции существовали поэты еврейского происхождения, писавшие по-испански и по-португальски.
Облекая свою мысль в эти мощные языки, они пользовались их прекрасным строением и звучанием.
Судьба поэтов, которые по языку были испанцами и португальцами, а по событиям жизни — евреями, большей частью жившими в эпоху инквизиции, конечно, сложнее судьбы их собратьев, писавших по- древнееврейски и огражденных этим языком от христиан.
Поэзия этих «еретиков» была бы слишком узкой, если бы ограничивалась темами религиозной борьбы и тюрьмы. К счастью, она выходит за эти пределы.
Древняя тема жизни и смерти — жизни, пребывающей в смерти, и смерти, живущей в жизни, — упорно проходит чрез все века испанской и португальской литературы. Эта жизнь и эта смерть соединяются, разумеется, в любви, во славу которой испанские и португальские поэты вырабатывают изощренную диалектику и лирическую казуистику.
Не останавливаясь на «Нравоучительных изречениях» (Proverbios morales) или «Советах (Consejos) королю Педро I»[9] раввина Сантоба де Карриона[10], представляющих в XIV веке только слабый образец философической поэзии, мы вступаем в мир, где жизнь, смерть и любовь выражены в самой их сущности.
В одном из своих любовных сонетов маркиз де Сантийяна[11], знакомый с произведениями Сантоба, уже горько жалуется как человек, затерянный между жизнью и смертью:
Эти испанские стихи приближаются к древнееврейским стихам Габироля:
В другом стихотворении тот же Габироль говорит:
Потом, в немногих словах, он берет на себя ответственность за все жестокое на этой земле:
Что касается св. Тересы[13], она оставила знаменитый припев:
послуживший в наше время заглавием для книги «Mourir de ne pas mourir» («Умирать от неумирания») Поля Элюара, французского поэта-сюрреалиста.
Но лучшие образцы этого рода дал Педро де Картахэна[15].
Одно его стихотворение мы можем озаглавить: «Ни жизнь, ни смерть». Другое посвящено выбору между забвением и воспоминанием.
Тот же Картахэна исследует вопросы раздвоения личности, воплощенной в образе двух соперников, соединенных в одной любви и в одной муке:
Еще непосредственней тема раздвоения личности, соответствующая двойственному положению марранов, разработана в XVI веке в стихотворении М. Оливы, которое я нашел в рукописи в Кабинете манускриптов при Парижской национальной библиотеке. Оно озаглавлено «Coplas» (Стансы); я назвал бы его: «Против самого себя»:
Но эти горячие и строгие слова, признания в любви, возгласы личного отчаяния прерываются более грубыми и сильными стонами: они вызваны общественными бедствиями.
С конца XIV века в Испании разражаются еврейские погромы.[17] В конце XV века они возобновляются. Когда поэт Антон де Монторо[18], крещеный еврей, известный под именем «портного из Кордовы», обращается к «сеньору королю» с большой поэмой, посвященной погрому в Кармоне. «Позор, сеньор, позор!» — восклицает он. Этот собрат Ганса Закса, немецкого поэта-сапожника XVI века, ведет себя благородней, чем другие испанские поэты, крещеные евреи, которые во время этих печальных событий нападали в стихах на своих соплеменников и
