— Вообще-то я по объявлению. Щиты ведь рекламные висят… И по телефону говорят всякое.

Еще секунду стояла тишина, а потом из-за забора полетели реплики.

— Кто проболтался? — наглый, самоуверенный голос с хрипотцой.

— Я молчал, как акула, — нервный басок.

— Одно дело местные монахи, а другое — на весь мир слава, — голос с восточными нотками. — Всё, допрыгались. Равновесие нарушилось.

— Братцы, что же теперь будет? Конец? — испуганный фальцет.

— Начало. Блин. Внедрение. Предателям. Хана, — металлический баритон.

— Я ж только информашку дал. Денежек хотел заколымить, для общих нужд. А то полгода уже за спасибо вкалываем, — виноватый голос.

— Информашку? — снова наглый с хрипотцой. — Денежек, значит, для общих нужд?

Степану показалось, что после этих слов началась потасовка. Он попытался заглянуть в замочную скважину, но туда был вставлен ключ. Тогда Степан прильнул ухом к двери. Судя по возне и пыхтенью, борьба велась со вкусом.

Заинтригованный, хотя и порядочно напуганный, Степан хотел забраться на забор, но не успел. Над ним кто-то пролетел и брякнулся в пыль.

Журналист вздрогнул и отошел в сторону.

Выброшенный мужик поднялся и стал ломиться в дверь, колошматя в нее кулаками.

— Пустите! Да пустите же, изверги бессердечные!

Степан обратил внимание: после того, как тело с внушительной скоростью покинуло пределы участка, возня прекратилась. Видимо, именно этот мужик дал объявление и против него ополчилось всё…

— Братство.

Слово само слетело с губ.

Путаясь в движениях, Степан достал из сумки диктофон.

Выставленный мужик перестал колотить в дверь, повернулся и уверенно зашагал в его сторону — но явно не для того, чтобы пожать руку или дать эксклюзивное интервью.

— Да ты… Да из-за тебя… Да я тебе…

— А что я? — возмутился Степан, нажимая «запись» и стараясь играть под ситуацию. — Сам же рекламу дал! Торгаш ты, как я погляжу. Этот, как его… — Он поискал слово пообиднее, но не придумал. И выпалил первое, что пришло на ум: — Бюргер, вот ты кто!

Того как змея укусила. Он остановился, словно наткнулся на невидимую стену, и стал хватать ртом воздух. Глаза его расширились. Степан даже немного испугался за мужика.

— Как ты узнал мое имя?

Из-за забора послышалось хихиканье. Потом — металлический голос.

— Новый. Наш. Пацан.

— Ага, лихо Бюргера поддел.

— Так ему!

— Кулио, слезь с загривка. Я тоже поглядеть хочу.

— Что, Бюргерюша, несладко? — сказал, похоже, тот самый Кулио, которого попросили убраться с холки.

После чего невидимый хор нараспев протянул:

— Лаша-а-ара!

— Ребятушки, а вдруг он шпион? Можно я его звездану, а?

— Погоди, Викинг. Мужики, впускайте их — сориентируемся. Гостя, в случае чего, никогда не поздно с утеса сбросить.

Тяжелая дверь со скрипом отворилась. Как в страшной сказке. Степан так и стоял — в тюрбане и пыльной сорочке, сжимая в одной руке жилетку, а в другой — диктофон.

Бюргер смотрел на него с плохо скрываемой обидой.

— Ладно, после разберетесь, — сказал мужик с недельной щетиной на лице и толкнул плечом дверь.

— Как звать? — буркнул Бюргер.

— Степан.

Бюргер какое-то время продолжал хмуро смотреть исподлобья, а потом просветлел и гыгыкнул:

— Стёпик-попик. Я теперь тебя долго стебать буду.

Степан нахмурился и отвел взгляд от наглой физиономии.

Подошел щетинистый. У этого взгляд был не такой хамоватый. Скорее оценивающий, ироничный. В этом человеке чувствовалась сила.

— А чего это у тебя на башке? — бесцеремонно спросил он.

— Пиджак, — ответил Степан и поморгал, отгоняя искорки.

Щетинистый прищурился, почесал в затылке и гостеприимно повел рукой:

— Заходи. Пошуршим о жизни.

Степану оставалось сделать один шаг. Врожденная робость сдавала позиции перед все сильнее разгорающимся любопытством. Но сомнения продолжали грызть изнутри.

Вперед или назад?..

В конце концов, Бюргеру надоело ждать. Он сплюнул и подтолкнул Степана локтем со словами:

— Тормоз какой-то.

Степана провели через просторный внутренний двор, в центре которого едко чадила куча автомобильных покрышек, и пригласили в дом.

Особняк поражал роскошью, но запущенное состояние портило впечатление. На первом этаже, за украшенным облупленными барельефами холлом, обнаружилась просторная зала. Исполинские витражные окна с выбитыми сегментами, подъеденные молью ковры, кронштейны для факелов на стенах, камин, в котором пестрела горка битой черепицы вперемешку с осколками смальты…

Посреди залы стоял обеденный стол черного дерева. Сервированный, но без скатерти. Вокруг — девять стульев. Степан хотел было присесть на один из них, но в столовую вошел бородатый детина в рогатом шлеме и вручил расшатанную табуретку.

— Нет больше, — сурово прокомментировал он.

Щетинистый мужик с прокуренным голосом уселся во главе стола. Судя по всему, именно он руководил сектой.

Степан припомнил, что его назвали Кулио.

Мужик этот отличался не только проницательным взглядом с искоркой иронии. На переносице у него белел небольшой шрам. Он был спортивно сложен, стрижен под полубокс, скуласт. В движениях чувствовалась уверенность.

А еще в этом человеке была харизма. Степан и раньше подмечал: есть такой тип людей, которые умеют располагать к себе окружающих, несмотря на грубые манеры, сарказм и вульгарность.

Журналист продолжил с любопытством изучать присутствующих, жалея, что видеокамера осталась в потерянном багаже.

Вот Бюргер. Гладко выбритый, с хитроватым бегающим взором и нервными движениями. За ним — огромный бородатый мужик, плюхнувшийся рядом с щетинистым. Чем-то он напоминает северного варвара: скандинавский шлем лихо заломлен на косматый затылок, на торсе позвякивают доспехи, а под рукой — тяжелая дубина. Возле гиганта увивается низкорослое существо с длинными засаленными волосами и уродливыми ушами. Вдоль стола статно прохаживается туда-сюда толстый тип в королевской мантии, а в