нашим наставником был учитель русского языка Павел Константинович Леонтьев. Он меня назначил библиотекарем классной библиотечки, которая помещалась в большом стенном шкафу. Обязанности мои заключались в том, что я должен был выдавать своим товарищам по классу книги для домашнего чтения и следить за их своевременным возвращением. Когда я познакомился с тем, что заключала в себе эта классная библиотека, то был поражен: в ней оказались кроме произведений русских писателей (Пушкина, Гоголя, Лермонтова и др.) такие книги, о существовании которых я до этого даже не подозревал, а именно: «Осетинские этюды» Вс. Миллера (3 тома), «Сборник сведений о кавказских горцах» (10 томов), «Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа» (с 1883 по 1900 г.), «Сборник сведений о Кавказе» (2 тома) и др. В них печатались самые разнообразные материалы о кавказских народах, в том числе и об осетинах.

Библиотекарем классной библиотеки я оставался четыре года и за это время перечитал все эти книги, в первую очередь по кавказоведению и осетиноведению. Имена академика Вс. Миллера и его предшественника по изучению осетин Б. Пфафа стали мне родными и близкими. В кавказских изданиях я нашел много сказок и нартовских сказаний, которые я прочитал с особым увлечением. Мне стали известны имена тех представителей осетинской интеллигенции, которые занялись собиранием памятников фольклора и успели их опубликовать в печати в переводе на русский язык — Б. Гатиева, братьев Шанаевых, А. Кайтмазова, Ф. Такоева и др.

Уже в то время мне стала ясна необходимость записать те памятники дигорского устного народного творчества, в сказочном мире которых я пребывал в детские годы. Дело осложнялось тем, что я не умел писать по-дигорски (осетинский язык в школах Осетии не изучался).

Самостоятельно овладев осетинской грамотой, я в 1904–1905 гг. записал около двух десятков дигорских сказок, но записи эти не сохранились, кроме одной, которая записана от сказочника С. Б. Барсагова.

В те же годы я окончательно решил получить университетское образование, чтобы стать преподавателем русского языка и литературы в средней школе и одновременно собирать памятники родного дигорского фольклора. Собирание родного фольклора я уже тогда считал долгом служения родному народу.

В 1912 г. я окончил историко-филологический факультет Харьковского университета. В студенческие годы я, с одной стороны, углубил свои теоретические знания по фольклору, изучив труды виднейших русских ученых, а с другой — познакомился с собирательской деятельностью русских фольклористов. В студенческие же годы я осуществил свое заветное желание и в 1909 г. приступил к собиранию и записи памятников дигорского народного творчества. За две недели пребывания в своем родном селе я успел записать целый ряд нартовских и других сказаний от дигорских народных сказителей и певцов — Дзараха Саулаева (Дзараха Саулати), Сабе Медоева (Сабе Мудойти) и его сына Баззе Медоева (Баззе Мудойти).

Летом 1910 г. на свои скудные студенческие средства я отправился в горную Дигорию, где записал от разных сказителей, певцов и сказочников значительное количество разных фольклорных материалов, составивших отдельный сборник.

Возникает вопрос о том, каких правил я придерживался при собирании и записи фольклорных памятников. Я записывал образцы фольклора дословно, так, как их передавал сказитель или напевал певец. От себя я ничего не прибавлял и ничего не отбрасывал, не старался улучшить тексты. Мне хорошо были известны требования передовой русской фольклористики, и я ими руководствовался. Мои записи снабжены сведениями о том, когда, кем и от кого записан текст.

После окончания университета я не смог получить место учителя в средней школе на Кавказе. По семейным обстоятельствам я отказался и от заманчивого предложения остаться при университете для подготовки к профессорскому званию. В 1912 г. я попал в Забайкальскую область Восточно-Сибирского генерал-губернаторства и был назначен преподавателем русского языка и словесности в реальном училище в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ).

Только в 1917 г., после свержения самодержавия, я смог вернуться на родину. Время было бурное. Борьба за советскую власть на Тереке (1917–1920 гг.) проходила в условиях классовых, религиозных и национальных противоречий. Казалось бы, что при таком положении многонационального Терека нечего было и думать об организации каких бы то ни было обществ, преследующих цели и задачи изучения жизни осетинского народа. Однако меня и тогда не покидала мысль о собирании, записи и изучении произведений устного народного творчества. В газете «Горская жизнь» была напечатана моя статья «О своевременности образования «Общества любителей осетинской народной словесности»». В своей статье я обращался к осетинской интеллигенции и указывал, что несмотря на переживаемый момент «в деле спасения памятников устного народного творчества осетин тоже нельзя медлить ни одной минуты, что рядом с политическим устройством жизни должна идти, ни на минуту не останавливаясь, и культурно- просветительная работа»3.

На организационном собрании с участием осетинских писателей Д. Короева и Ц. Гадиева, а также бывшего редактора первой осетинской газеты «Ирон газет» А. Бутаева было решено образовать научное «Осетинское историко-филологическое общество», призванное изучать жизнь осетин. Это было первое научное общество среди горских народов Северного Кавказа; по его примеру подобные общества потом были организованы и в других местах Северного Кавказа. Оно просуществовало с 1918 по 1925 г. За эти годы Общество проделало большую работу по собиранию и записи памятников фольклора на всех диалектах осетинского языка. К записи фольклорных материалов были привлечены энтузиасты фольклора — Цоцко Амбалов, Гагудз Гуриев, Камбулат Дулаев, Петр Гадиев, Дудар Бердиев, Георгий Толасов, Андрей Толасов и др. Народные сказители вызывались в г. Владикавказ, и в течение определенного времени от них записывался их репертуар, полностью или частично, в зависимости от обстоятельств. Общество практиковало и командировки на места для записи фольклорных материалов.

Для того, чтобы записи фольклорных памятников производились с соблюдением научных требований, была разработана особая программа на основе «Программы для собирания произведений народной словесности», изданной комиссией по народной словесности при Этнографическом отделе «Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии».

С 1925 г. по моей инициативе на базе Осетинского историко-филологического общества постановлением Президиума Северо-Осетинского облисполкома был организован Северо-Осетинский научно-исследовательский институт краеведения, который состоял из трех отделений: литературно- лингвистического, исторического и естественно-исторического.

В задачи института входило всестороннее изучение осетин, как в прошлом, так и в настоящем. Институт получил возможность издавать свои труды и материалы по фольклору. В основу разработанного мною плана издания фольклорных материалов были положены такие принципы: издавать в хронологическом порядке, по собирателям и сказителям; тексты давать на осетинском языке и в переводе на русский язык; в год выпускать по одному сборнику; сборникам дать название: «Памятники народного творчества осетин» (ПНТО). Первый выпуск вышел в 1926 г. с материалами фольклористов братьев Шанаевых на русском языке, так как рукопись сохранилась только на этом языке; сборник снабжен моим предисловием. Второй выпуск издан с материалами фольклориста-энтузиаста, учителя начальной школы М. Гарданти. В нем даны фольклорные памятники на дигорском языке и мой перевод их на русский; сборник снабжен, кроме того, моим предисловием и примечаниями. III, IV и V выпуски были изданы с материалами фольклориста Ц. Амбалова; III выпуск снабжен предисловием члена Общества Г. Г. Бекоева, ему же принадлежит и перевод на русский язык; IV и V выпуски изданы без перевода материалов на русский язык.

Перед Отечественной войной Институт проделал большую работу по собиранию нартовских сказаний, составлению и изданию свода нартовского эпоса.

Собирание и запись фольклорных материалов на всех диалектах осетинского языка я продолжал также и в 40-е годы.

Позднее, в 50-е годы, я привел в порядок свой фольклорный архив, переписав все материалы по годам и сказителям; большую часть их перевел на русский язык и снабдил примечаниями различного характера. В то же время я продолжал собирание и запись новых фольклорных материалов.

Осетинская сказка до последнего времени специально не изучалась. Дело ограничивалось изданием