пророчества льются из его уст…

К сожалению, не обо всех таких, лично известных мне откровениях можно здесь рассказать. Но вот только два случая…

Поехала я как?то раз к моему духовнику в Печоры. Я знала, что он должен был исповедовать на ранней литургии возле мощей святого мученика Корнилия. Я пришла загодя и оказалась у аналоя первой. Исповедь еще не началась. И вдруг, к моему вящему недоумению, прямо к этому аналою выходит, держа в руках крест и Евангелие, совсем другой священник и начинает читать молитвы к исповеди. А моего духовника нет как нет. А я собираюсь причаститься. И стою я, повторяю, первая около священника, с которым я хорошо знакома и у которого исповедоваться мне совсем не хочется. Но повернуться и уйти тоже как?то нехорошо, ибо получится слишком демонстративно. И я продолжаю стоять в великом сомнении и колебании.

С одной стороны, этот священник иногда вел со мной литературные разговоры да и сам пописывал стихи. И этим он меня раздражал и даже искушал своей безнадежной литературной глухотой и, прости Господи, унылой бездарностью. Ну и что он может сказать на исповеди? Какой дать духовный совет? А с другой стороны, думала я, он же все?таки священник и будет разрешать меня от грехов со словами «силой Его, Мне данной»…

В общем, решила я смириться и ему поисповедоваться.

Подходит он ко мне после службы и вдруг начинает мне говорить… о вранье. Да! С одной стороны, и говорит он о нем как?то «теоретически», а с другой — это тот грех, который как бы и не очень меня терзал…

Если и вру, то по — мелкому, бескорыстно и не принципиально, а так — чтобы кому?то что?то долго не объяснять и не морочить голову… Ну и еще, как я считала, это не самый мой большой грех. Но он прочитал мне целую проповедь. Воодушевляясь и повинуясь внутреннему прозрению, он дал такое объяснение этому греху, что буквально перевернул мое представление о себе и о мире.

— Ужас этого греха состоит в том, что он обесценивает слово. Слово перестает что?либо значить, теряет свою бытийственность и делается пустым. Кроме того, по закону психологической проекции, человек, который врет сам, перестает верить словам других людей. Перестает верить вообще. Не веря слову, он не верит и Слову. Читает Евангелие и не верит Христу. И это самое страшное. Потому что «и бесы веруют, и трепещут», а лжец наказуется пустотой. Вокруг него — сплошные обманки, за которыми ничего нет. Он при жизни оказывается в аду.

Это многое мне объяснило о современном мире, который весь живет мнимостями, кажимостями, притворством, лицемерием, самозванством, меняет маски, ладит обманки, пытается мимикрировать, выдает (]ш рго сщо и от собственного вранья носит в себе свое наказание: не верит ни себе, ни другим, ни Слову Божьему.

А стихи этого священника, который на всю жизнь поразил меня своим наставлением, так и остались… ужасными. Он буквально на следующий день, встретив меня в монастыре, протянул мне большую клеенчатую тетрадь:

— Вот, почитайте на досуге!

Там каждое стихотворение было к тому же художественно оформлено: на соседней странице возле него была приклеена открытка советских времен с изображением определенного времени года. Так, если стихотворение было об осени, то на открытке была «золотая осень», а если о весне, то на открытке таяли снега и сидели грачи…

А вот и еще случай, который явно свидетельствует о том, что священника во время Таинства наставляет Господь.

У меня была сокурсница по институту, которая совсем в молодом возрасте, только — только родив ребенка, заболела ужасной болезнью: у нее был рак мозга. Ее уложили в клинику Бурденко, обрили наголо и сделали трепанацию черепа, чтобы удалить опухоль. После операции ее перекосило и рот оказался где?то около уха. Муж ушел к другой, и она осталась одна — одинешенька с крошечной дочкой на руках.

Женщина она была уникальная, потому что не только не отчаялась, но, напротив, стала уверять всех, кто ей пытался сочувствовать и помогать, что у нее «все лучше всех»: она сидит с дочкой дома, шьет знакомым за небольшие деньги платья — юбки-блузки, у нее — идеальная чистота, домашние пирожки, рот возвращается на свое место, она уже понемногу выходит из дома, ну и так далее…

Честно говоря, я думала, что она — святая: такого ласкового терпения, доброты, щедрости, отзывчивости, а главное — благодарности Богу за все, что посылает судьба, я не встречала нигде, кроме как в житиях. Единственное, чего ей не хватало, — она была некрещеной. Но и это было исправлено. В один прекрасный день мы с моим мужем отвезли ее с дочкой к отцу Валериану Кречетову в село Отрадное, где он и совершил над ними Таинство крещения.

После этого, однако, беды ее не закончились — снова в мозгу появилась опухоль, ее опять прооперировали, но у нее по — прежнему все было «лучше всех»: дочка такая умненькая, красивая, растет, как цвет полевой, друзья прекрасные, заказы на платья с юбками умножаются. Плохо было только то, что она с момента крещения не причащалась. Я несколько раз заговаривала с ней об этом, предлагая привезти священника, но она отказывалась.

— Нет, Лесечка, я не готова. И потом — что он мне может сказать? Надо ему много чего объяснять… Нет, нет, я не хочу.

Прошло, наверное, лет десять. За это время ей опять делали трепанацию, но она снова с ясностью во взоре и твердостью в душе восставала — не гнулась и не ломалась, как это произошло бы, может, со всем и каждым.

Наконец то ли я все?таки ее убедила поисповедоваться и причаститься, то ли она сама созрела для этого. А более всего вероятно, что это Господь ее вразумил. Она даже захотела сама приехать в храм и побыть на службе — я должна была только ее привезти и увезти. А кроме того, она попросила меня выбрать для нее какого?нибудь хорошего священника, чтобы он помог ей открыть какие?то новые источники жизни. Я должна была предварительно прийти к нему и рассказать о ее жизни, о ее ситуациях, чтобы он, когда она будет ему исповедоваться, понимал контекст.

Я так и сделала. Пришла в нашу церковь Знамения Божией Матери, попросила прекрасного и рассудительного священника отца Владимира поисповедовать за всю жизнь такую?то рабу Божью, живущую в таких?то обстоятельствах, учитывая, что она исповедуется впервые.

Отец Владимир посмотрел в свое расписание и назначил день.

Я рассказала ей, что договорилась с замечательным, мудрым священником, который вникнет в ее жизнь и поможет ей…

— А ты все ему обо мне рассказала? Ты предупредила его? — волновалась она.

За несколько дней она принялась готовиться, говела, читала правила к причастию. С утра пораньше я заехала за ней, и мы отправились в храм. Встали у аналоя, ожидая. И вдруг…

Выходит совсем другой. Нет, он тоже хороший. Простой такой, что называется, «деревенский поп»: глазки маленькие, нос смешной картошкой, пузо толстое. Дикция ужасная — половина молитв непонятна. Косноязычный — как проповедь начнет говорить, то обязательно в такие забредет синтаксические дебри, что хоть записывай за ним! Но — милостивый, чистый человек. Такое душевное тепло от него исходит, что наши писательские дамы из близлежащего писательского дома — и какие дамы: жена Булата Окуджавы, жена Олега Васильевича Волкова (автора знаменитого романа «Погружение во тьму») только к нему, простецу, на исповедь и ходили, несмотря на то что в ту пору были в храме священники и куда более интеллигентные, и благообразные, и образованные, с блестящей речью, с манерами…